Харитоненко, разведчик-чекист, прибыл в Билгорайские леса с партизанами Шангина и приступил к решению своей первой задачи — легализации. Документы кулацкого сына Николая Ярощука в 1938 году открыли путь к тайнам львовского филиала фашистского абвера, теперь должны были обеспечивать боевые дела. Но между Львовом и Билгорайскими лесами — три года, вполне доступные проверке гестапо. По легенде кулацкий сын в сентябре 1939 года бежал из Львова в генерал-губернаторство. Где там проживал, чем занимался? Жительство в любом населенном пункте, любой переезд в оккупационные годы сопровождались регистрацией, печатями, подписями. А для предстоящей работы во Львове документы Николая Ярощука должны были выдерживать любую проверку.
В сентябре 1943 года он поселился в крейсштадте Тышове у одинокой вдовы Ядвиги Яворской. Объяснил, что переехал в провинцию из умирающей от голода Варшавы. После этого поехал в Варшаву «создавать» прежнее местожительство. Тщательно изучал разрушенные до основания улицы, пока нашел подходящий квартал, в районной управе разыскивал «земляка Николая Ярощука». Вернувшись в Тышов, пошел на прием к бургомистру. Доктор права Казимеж Стефановский произвел двоякое впечатление. Элегантно одетый, прекрасно владеющий немецким, польский прислужник фашистских властей встретил фашистского прислужника из России со скрытой враждебностью. Возможно, сказывалась ненависть польской знати ко всему русскому? Непохоже: пани Ядвига рассказывала, как бургомистр старается помочь русским пленным. Да и отец бургомистра не знатного рода, краснодеревщик, владелец небольшой мебельной мастерской. Николай Ярощук не подлаживался к бургомистру, не хвалил немцев и не ругал русских. Вздохнул и сказал: «Жалею, что покинул Россию». Пан Стефановский ни о чем не расспрашивал, между прочим заметил: «В первую мировую войну мой отец, солдат Австро-Венгрии, был в русском плену. Россия ему понравилась». Может, эта беседа, а может, невысказанные мысли и чувства положили начало контакту, Ярощук стал электромонтером и мастером телефонной сети бургомистрата, время от времени беседовал с бургомистром. Не сразу друг другу доверились, не сразу нашли общий язык. И все же нашли. Харитоненко не переступил грань дозволенного, так и остался Николаем Ярощуком. Сознался в другом — в ненависти к фашистам, поработившим его родину. Стефановский рассказал, как отец, пленный австрийский солдат, стал бойцом Красной Армии, побывал в Москве, слушал Ленина. И о том рассказал, как учился на тощие отцовские деньги, подрабатывал и все же закончил Венский университет, стал адвокатом.
— А как стали бургомистром? — спросил Николай Ярощук.
Такой вопрос может быть задан по-разному, Стефановскому послышался укор. Возможно, это был укор собственной совести: польский народ погибал, у русских уже был Сталинград, и что значили его добрые помыслы по сравнению с траурной явью Варшавы и Сталинградской победой!
— Сам не раз думал, почему предложили стать бургомистром? Наверное, соблазнились дипломом Венского университета. Почему согласился принять этот пост? С единственной целью — облегчить жизнь сограждан. Делаю что могу, но этого ничтожно мало. Не в моих силах изменить политику оккупантов. Видно, зря принял эту позорную должность.
— А может, не зря, — возразил Стефановскому. — Красная Армия приближается к польским границам, каждый поляк должен включиться в борьбу за освобождение родины от фашистского ига.
Казимеж Стефановский стал оказывать помощь, и весьма значительную. Начало службы Николая Ярощука в бургомистрате было зафиксировано под сороковым годом. Документы бургомистрата легализовали разведчиков Ивана Симоненко и Федора Кротова. Информация бургомистра предупреждала о прибывающих фашистских карателях и указывала объекты для наиболее уязвимых ударов. Это он, Стефановский, вернул жизнь Янеку.
Спасение двенадцатилетнего еврейского мальчика Янека — одно из многих проявлений человечности в кошмарной ночи оккупации. Когда еврейских жителей Тышова повели на расстрел, Янек сбежал. Но главная трудность была впереди: укрывательство еврея каралось смертью. Янек это знал, не искал приюта, ночевал в развалинах, иногда просил милостыню у входа в единственный ресторан «Оаза»: мальчик не был похож на еврея.
Бургомистр, ежедневный посетитель «Оазы», приметил, узнал и спас Янека. Поселил в своем особняке, хотя любая случайность могла закончиться смертью обоих. Когда попросил настоятеля монастыря приютить Янека, тот только вздохнул: «Был бы девочкой!» Стефановский рассказал Харитоненко, решили вывезти мальчика в партизанский отряд. Полковник Шангин предложил сделать по-другому. Янек получил ящик и щетки чистильщика обуви, стал работать и жить при ателье Генрика Крашевского — подпольщика Гвардии Людовой. Каждый день чистил обувь офицерам вермахта на железнодорожном вокзале, около немецких штабов и складов. И каждый день сообщал Ивану Симоненко, подмастерью Крашевского, сведения о прибывающих и убывающих транспортах, о вновь появившихся офицерах и подслушанных разговорах. Старательный чистильщик обеспечил успех многих диверсий.