Задает Харитоненко вопросы о вахманской школе. В ответах вначале нет расхождений. Расхождения начинаются со старика, убитого в Ленчне.
— Для чего, Мисюра, вы пошли с Лясгутиным в гетто Ленчны? — спрашивает Харитоненко.
Для чего пошли в гетто? Осторожно! Надо подставить Лясгутина: с этого начинается кровь. Свидетелей нет. А для Лясгутина это дельце самое подходящее.
— Встречался Лясгутин с нашей уборщицей Стефой, ублажал ее песнями, а она ублажала его. Пришел как-то от нее, сообщил, что в гетто у одного старика имеется золото. Позвал меня, я сдуру пошел.
Надо же так брехать, так наговаривать! Лясгутин не может сдержаться, пулями вылетают слова:
— Мисюра врет как по писаному, все перевернул наизнанку. Не я, а он подкатился к Стефе, не мне, а ему наплела она про старика и золото. Мисюра мне свистнул, а я со скуки составил компанию.
— Разрешите вопрос к Лясгутину, — просит Мисюра.
— Разрешаю, — прочищает мундштук Харитоненко.
— Откуда он знает, что уборщица Стефа рассказала мне о старике?
— Тогда Мисюра скрыл от меня. Теперь, когда наклепал, будто я гулял со Стефой, стало ясно. Сам с ней гулял. Значит, правду говорит, что она навела. Пусть не валит с больной головы на здоровую.
— Раз я изобличаю Лясгутина, значит, валю с больной головы на здоровую, — невозмутимо замечает Мисюра. — Вот и судите, гражданин следователь, кто врет и кто дает правдивые показания.
— Стерва! — задохнулся от возмущения Лясгутин.
— Гражданин следователь, прошу оградить меня от оскорблений! — с достоинством заявляет Мисюра.
— Скажите, Мисюра, кто все же убил старика? — не реагирует Харитоненко на его заявление.
— Расскажу! Стал Лясгутин требовать золото — старик ни в какую. Тогда Лясгутин начал его тормошить, не удержался старик на ногах и упал. Может, сам ударился головой о пол, может, Лясгутин ударил ногой, не заметил, врать не буду, но старик после этого не шелохнулся. Мы сразу же ушли из этого дома.
— Опять же брешет! — вскакивает Лясгутин. — Не я, Мисюра требовал у старика золото, бессердечно его избивал. Когда старик упал, Мисюра озверел еще больше. Размахнулся и пнул сапогом, тому много не надо. А Мисюра продолжал искать золото. Перерыл всю квартиру, порубил мебель и пол.
— Все я, а Лясгутин стоял тихо-смирно в сторонке, — иронично замечает Мисюра.
— Почему в сторонке! — огрызнулся Лясгутин. — Ия требовал золото, но вынул душу у старика ты. Почему я не задушил тебя в лагере!
Сомнения нет, оба совершали убийство, ведут спор только о последнем ударе. Харитоненко переходит к другому эпизоду:
— Участвовали ли в расстреле узников гетто Ленины?
— Расстреливали немцы, — отвечает Мисюра. — Мы не имели никакого отношения к гетто, оно охранялось полицией из поляков.
— Мисюра правильно объяснил, — подтверждает Лясгутин.
— Видели, как расстреливали? — уточняет Харитоненко.
— Видели, — признает Лясгутин. — Когда евреев согнали на площадь, пришли посмотреть.
— И что было дальше?
— Стали немцы убивать всех подряд — женщин, стариков, даже маленьких детей. Невозможно было смотреть на то, что творили фашистские гады.
Безмозглый идиот! Безмозглый идиот! Куда лезет, зачем дает такие зацепки? Мисюра исподлобья зло смотрит на Лясгутина.
— Невозможно было смотреть, а смотрели! — констатирует Харитоненко.
— Ошибаетесь, гражданин следователь! — возражает Лясгутин. — Мы с Мисюрой ушли с этого проклятого места.
— Куда?
— В гетто!
— Зачем?
— Надеялись подобрать кое-какие вещички.
— С расстрела пошли за вещами евреев! — подытоживает Харитоненко.
— Там не было ничего путного, всякая дрянь, — объясняет Лясгутин.
Слава богу! Хоть догадался уйти с места расстрела и меня увести. Мисюра облегченно вздыхает.
Закончена очная ставка. Перерыв на обед. Принесли в камеру суп и кашу, ест Лясгутин и не чувствует вкуса. Влип по самые уши. Кто еще арестован?.. Может, не станут топить, не все же такие подонки, как Мисюра.
После обеда Лясгутина снова привели на допрос.
— Вернемся к расстрелу узников гетто Ленчны, — сообщил Харитоненко. — Следствие располагает данными, что вахманы, и вы в том числе, принимали участие в расстреле. Советую рассказать правду.