Сергей Лясгутин родился на Молдаванке. Отец Спиридон Николаевич славился портновским искусством и почитался за покладистость. Есть деньги у пижонов — платят щедро, нет денег — согласен ждать хоть до второго пришествия. Знал, что нельзя торопить, не то скажут: «Ша!»
Костюмы, пошитые Спиридоном Николаевичем, удовлетворяли самый изысканный вкус, сокрушали сердца молдаванских и приморских девчат. Молдаванские парни считали его лучшим в Одессе и во всем мире портным. Правда, дома не каждый день бывало мясо.
Сергей Лясгутин провел детство, как и многие его сверстники. Играл в казаков-разбойников, в отважных и смелых налетчиков, в веселого бандита Мишку Япончика. На чердаках молдаванских домов отыскивали кинжалы и штыки, завалявшиеся с гражданской войны. Дрались нещадно и зло с чужими мальчишками.
В школе Сергей устраивал учителям несносную жизнь. В четвертом классе прославился тем, что сумел незаметно привязать к стулу всегда сонного учителя географии Вячеслава Николаевича, именуемого Вячей-клячей. Разразился скандал, у Спиридона Николаевича переполнилась чаша терпения:
— Хватит лодырничать, будешь мне помогать.
— Учись у папы, — советует мать. — Золотая специальность!
У Сергея не лежала душа к золотой специальности. Шить и кроить — не работа для настоящего парня, однако не стал спорить с отцом: у того имелся не только мягкий метр, но и железный кулак.
Два года промучился в подмастерьях у папаши, не шла впрок учеба: кроит — портит, шьет — портит. Ругал Спиридон Николаевич, в сердцах прикладывал руку — не помогало, Сергея все время тянуло на улицу. Босяк, да и только.
В шестнадцать лет начал слесарничать в гараже «Союзтранса». Решил стать шофером, в снах видел себя в кожанке, промасленной кепочке, чуть-чуть прикрывающей чуб, с папиросой, небрежно торчащей во рту. Оказался упорным, закончил автошколу, работал механиком и таки добился своего.
В это время сердца многих парней и девчат захватила романтика пятилеток. Молдаванка потянулась к станкам, поплыла на торговых кораблях за границу, отправилась на Дальний Восток, в Комсомольске появилась Одесская улица.
Сергей Лясгутин остался в Одессе. В «Союзтрансе» открыл свой талант — лихо ездил, левачил. Грузовик — не такси, для калыма надо как следует шевелить мозгами. И он шевелил мозгами. Выезжает из гаража, едет не по путевке, а в порт, везет на Привоз корзины и ящики — мандарины, апельсины, гранаты, орехи. Доволен клиентами, из-за рубля не торгуются. А если кто начинал торговаться, с Сергеем шутки плохи.
Отвез как-то груз на квартиру, снял с кузова, помог занести. Пожилой усач дал пятерку.
— Папаша, маловато! — держит Лясгутин пятирублевку в руке.
Сверкнул тот глазами, однако протянул еще рубль.
Лясгутин рубль не взял:
— Папаша! Я не нищий, выкладывай еще пятерку — и будет расчет.
Не выдержал усач такого нахальства:
— Не хочешь рубль — ничего не получишь!
— Ша, папаша, не нервничать, можешь иметь разрыв сердца. Я же сейчас подавлю твои поганые фрукты.
Побурело лицо усача, достал из кармана пятерку, швырнул:
— Давись!
— Некультурно себя ведете! — разгладил Лясгутин пятерку, достал кошелек, сложил деньги, приподнял кепочку: — Берегите, папаша, здоровье!
Вечерами Сергей шел к Катьке Зарембе, щедро выкладывая водку и закуску. За полночь гуляет, а с утра, как ни в чем не бывало, идет на работу. Всюду поспевает, ловчит, изворачивается.
В тридцать восьмом призвали на флот. Плавать не пришлось: зачислили в береговую службу в Севастополе. И работа прежняя — шофер. Правда, нельзя левачить, а без денег нет жизни. На втором году повезло — нашел девчонку не хуже Катьки, нашлась и компания. Зажил Сергей «королем из Одессы», новым друзьям полюбились молдаванские песни и танцы.
Все шло б отлично, но на третьем году службы с Сергеем подружила «губа». Гулянки требовали денег, а на матросское жалование не разгуляешься. Как-то увел несколько простыней, как-то — шинель, как-то — пару ботинок, но в конце концов влип. Не поймали с поличным, и все же, круг сомкнулся на нем. Матросы припомнили выпивки, самоволки. Полез в драку — проучили. Хорошо хоть, что не дошло до трибунала.
Через неделю началась война. С батальоном морской пехоты Сергей Лясгутин убыл на фронт. Дрался, как все моряки. В бою под Голованевском, во вражеской траншее, ранили в грудь, очнулся в плену. На пороге смерти с особой жадностью захотелось жить.
Вспоминается Хелмский лагерь, рыжеусый кричит: