Харитоненко размышляет над очередным эпизодом. Многие очевидцы помнят последний день лагерного оркестра. Как всегда во время расстрелов, выстроенный в круг оркестр играл «Танго смерти». По команде коменданта Варцока музыканты по одному выходили из круга и шли на расстрел, продолжая играть. Аккордеонист Оскар шел последним и тоже играл «Танго смерти». О расстреле оркестра имеется шесть показаний, но только Скороход утверждает, что выводил музыкантов из круга на расстрел вахман Лясгутин, при этом размахивал руками, подражая дирижеру. Надо проверить.
Необходимо исследовать участие обвиняемых в ликвидации последних узников Яновского лагеря 19 ноября 1943 года. В тот день на построении узники взбунтовались, бросили в эсэсовцев две гранаты, стреляли из пистолетов, ринулись на убийц с камнями, палками и ножами. «Трупы узников валялись повсюду, — перечитывает Харитоненко протокол допроса бывшего вахмана Циплакова. — Уцелевшие бежали в бараки. Оттуда их гнали на Пески и расстреливали. После расстрелов в зону прибыло пять грузчиков с полицаями. Они загрузили кузова трупами убитых на аппеле и увезли на Пески. Комендант Варцок поблагодарил нас за службу и разрешил увольнение в город. Я с Лясгутиным и Прикидько пошли в пивную на Яновской…»
Закончили работу и пошли в пивную… Обычный день, обычная работа, заслуженный отдых. Этот эпизод надо расследовать подробно — не только для изобличения вахманов, но и для увековечения подвига мучеников.
2
С тревогой перечитывает Лясгутин последнюю страницу протокола допроса: «Однажды утром в ноябре 1943 года, когда я стоял на вышке и охранял узников, Яновский лагерь был оцеплен эсэсовцами. Нас, вахманов, стоявших на вышках, сняли с постов. Проходя к нейтральным лагерным воротам, мы услышали шум. Узники кричали, бросали камни, у многих были палки, ножи. Я присоединился к своему взводу. По команде эсэсовцы и мы, вахманы, стали стрелять по нападающим. Я лично выстрелил только один раз. Когда узники были загнаны в бараки, на лагерной площади валялось много трупов. Сколько было убито, даже примерно сказать не могу, тогда очень переживал. Узников, оставшихся в живых после усмирения, пешим порядком и автомобилями доставили на Пески. Мы с Прикидько и Циплаковым ездплй автомобилем пять раз. При перевозках и выгрузке я никого не убил.
Вопрос. В чем выражалось ваше участие в расстреле лагерного оркестра?
Ответ. Лагерный оркестр был расстрелян за несколько дней до ликвидации лагеря. Я находился в оцеплении оркестра, в расстреле не участвовал. Категорически отрицаю, что кого-либо из музыкантов выводил из оркестра на расстрел. Водил по одному кто-то из вахманов, а кто именно, не помню…»
Подписал протокол, отодвинул к следователю.
Харитоненко сообщает:
— Следующий допрос — о вашей послевоенной жизни. С самого начала, от Бухенвальда. Советую обдумать и вспомнить.
Обдумать и вспомнить… Валяется Лясгутин на камерной койке, всплывают в памяти события прошлого, выстраиваясь, как солдаты на смотру. С чего началась его послевоенная жизнь? На плацу Бухенвальда 7 апреля 1945 года гауптштурмфюрер Гер лих перед вахманским строем объявил:
— Формируется батальон для участия в решающих боях с врагами рейха. Бахманам, вступившим в батальон, будет выплачиваться высокое жалование, а после победы им предоставят немецкое гражданство и права рейхснемцев.
Никто не откликнулся. В комнате, отведенной львовским вахманам, он, Лясгутин, не стал таиться:
— Немцам амба! И черт с ними. Предлагаю бежать к американцам. А там видно будет. Разве мало в Германии страдает русских людей.
Давно возник этот план. Выжидал подходящего момента. Больше ждать невозможно: дождутся Советской Армии — висеть на веревочке.
— Босяк, пустомеля, а мозги на шарнирах — повернулись в нужную сторону, — хвалит Мисюра. — Предложение стоящее.
Призадумались вахманы. Пора заканчивать немецкую службу. Тишину нарушил фольксдойч Венцель — ворвался, прикрыл за собой дверь, шепчет:
— Плохи дела! В штабе жгут документы: американцы— рядом.
— Что с нами будет? — вздыхает Дриночкин.
— Что будет? — переспросил Венцель; — Спасаться надо. Нам ни к чему помирать за немцев.
— Ты же сам немец! — удивился Панкратов.