Макаров уже привык к неожиданным поворотам рассуждений Николая Петровича, в них — сложные связи различных событий, поиск причины и следствия, причастные лица. Внимательно читает:
«Начальнику областного управления КГБ
Заявление
от рабочего Ферштмана Бориса Гершковича,
Степан Петришин работает в нашем объединении около пяти месяцев. С недавнего времени навязывается в приятели, рассказывает о своей дружбе с неким Годлевским, о том, как весело жили, кутили в ресторанах, встречались с красивыми женщинами. Годлевский уехал в Израиль, и он, Петришин, стал «бедствовать». Годлевский якобы сообщил, что он уже в США, нашел выгодную работу, стал богатым, обещает богатство и ему, Степану, если тот поможет «другу». Вслед за письмом приходил «друг» Годлевского, толковал о том, как можно разбогатеть. Петришин как-то сказал мне: «Каждый день ходишь около богатства, надо только суметь превратить его в доллары. Если хочешь, научу». Я пообещал подумать. Но думать мне нечего. Мой отец воевал за Советскую Родину, был награжден орденом Славы и медалью «За боевые заслуги», в нашем объединении стал ветераном труда, похоронен с почестями. Я не предам память отца и свою Родину, прошу разоблачить врагов».
— Интересный сигнал, — возвращает Макаров письмо. — Не исключено, что Петришин выдумал «друга» Годлевского, чтобы заинтересовать Ферштмана, получить с его помощью секретные сведения и искать покупателя. Уж больно прямолинейно он действует.
— А может, Петришин в шпионских целях поступил на работу. Объединение — весьма интересный объект для иностранной разведки. Годлевский мог его завербовать еще до выезда из СССР, надеясь обогатиться в американской разведке. И с «другом» могла состояться встреча, Но Петришин действует примитивно, неправильно оценил Ферштмана.
— Прикажете заняться?
— Уже занимаются оперативники. Знакома ли вам фамилия — Годлевский?
— Годлевский… — задумался Макаров. — Знакома. У коменданта Яновского лагеря Вильгауза был кучер Годлевский. В экипаже, запряженном двумя вороными, ездил Вильгауз по львовским улицам, катал жену Отилию и дочь Гайкен. В начале 1943 года Годлевский с этим экипажем сбежал. Спасла украинская семья. При расследовании ряда дел о фашистских пособниках возникал вопрос о Годлевском, но не нашлось оснований для уголовной ответственности.
— Вот почему и мне запомнилась эта фамилия! — удовлетворенно замечает Шевчук. — Срочно соберите сведения о жизни Годлевского при оккупации и в послевоенное время. К двадцать пятому мая прошу доложить.
Изучены архивные материалы, вновь допрошены старые свидетели, найдены новые. Полковник Макаров вспоминает, как в первые послевоенные годы в узниках гетто видели только мучеников. Правда, уже тогда от немногих уцелевших евреев узнали о преступлениях сотрудников юденратов и еврейской полиции, пытавшихся жизнями многих тысяч ими преданных спасти свои жалкие жизни. Но работы было много: разыскивали и привлекали к ответственности оуновских пособников Гитлера, обезвреживали банды, орудовавшие в лесах Львовщины. Эта борьба забирала все силы, нередко жизни чекистов и их добровольных помощников. Не доходили руки до юденратовских дел, они представлялись не актуальными, так как нацисты, использовав еврейских пособников, почти всех их уничтожили. Лишь немногие уцелели и сумели исчезнуть. Шли годы, устанавливались новые факты. При расследовании преступлений коменданта Яновского лагеря Вильгауза, коменданта-львовского гетто Силлера и председателя юденрата Ландесберга не раз возникал Фроим Годлевский, и всегда на грани предательства. В связи с недавней смертью Годлевского в памяти свидетелей всплыли новые детали давних событий. Так иногда дорисовывается портрет: несколько штрихов — и оживает лицо, казавшееся до этого невыразительной маской. Каким оказался портрет Годлевского?
…Во Львове, воеводском городе, тридцатилетний Фроим Годлевский имел свое дело и почетное место у восточной стены синагоги. Не слыл большим богачом, но своя транспортная контора — десять лошадей, пять подвод, фаэтон для торжественных выездов — обеспечивала солидный доход. Невелика была трата на корм лошадям и кучерскую зарплату — купил на Замарстыновской каменный дом, собирался расширить дело. Все перечеркнул 1939 год. И хотя Красная Армия преградила Гитлеру путь к Львову, от своих голодранцев защищать не хотела, они забирали заводы и фабрики, магазины, конторы, дома. Фроим Годлевский нашел умный выход — раздал подводчикам в бесплатное пользование лошадей и подводы, взяв с них расписки, что по первому требованию вернут его достояние. На что надеялся? Бывшие владельцы богатств ждали англичан и французов, надеялись, что те разобьют Гитлера и освободят их от Советов. Для них, даже евреев, антисемитская Польша с частной собственностью была лучше Советского государства, объявившего национальную рознь вне закона. Надежды не оправдались: Гитлер победил Францию, англичане бежали на свои острова. Когда фашисты напали на Советский Союз, а вскоре ворвались во Львов, Годлевский, пережив первые погромы, пытался успокоить себя надеждой, что все утрясется. Каким-то украинцам и полякам возвратили мастерские и магазины, состоятельные евреи стали ждать своей очереди. Годлевский не ждал, истребовал у подводчиков своих лошадей и снова взялся за прежнее дело. Зарегистрировался в районной управе, перевозил немецкие грузы. Так было до 12 ноября 1941 года, до создания гетто, куда вошла и Замарстыновская, на которой находилась контора Годлевского. Скоро столкнулся с неразрешимой задачей: чем кормить лошадей, на кого работать, как зарабатывать.