— Работаю честно, добросовестно, у меня ни излишков, ни недостач. Наговорить можно всякое, чтобы спасти свою шкуру. Пусть вор отвечает за свои грязные махинации и не запутывает честных людей.
Дали очную ставку с Кудлаем — стоял на своем. Федька только пыхтел: поймали на мелочи, незачем выкладывать все.
Когда заканчивалось следствие, у лейтенанта Мезенцева запросили характеристику на мельника. Иван Петрович вспомнил посылку. Поначалу решил ничего не скрывать, пусть разбираются. Сел писать — не пишется: у Мисюры полный порядок, придраться не к чему, а вспомнит о посылке — не оберется позора. Лейтенант написал в характеристике: «Гражданин Мисюра с работой справляется, к социалистической собственности относится бережно, идеологически выдержан и морально устойчив».
Судили одного Кудлая, его, Мисюру, призвали на срочную службу. Отправляясь на сборно-пересыльный пункт, прихватил и заветный брезентовый пояс, и ящичек с иглами и камушками для зажигалок, и два больших чемодана.
На сборно-пересыльном вел себя тише воды, ниже травы — старательный, услужливый. Командиру взвода лейтенанту Литвиненко сделал чемодан из фанеры, покрасил голубой масляной краской, поставил внутренний замок, найденный в пустом доме. Лейтенант обрадовался солдатскому подарку. Показывает сослуживцам — всем нравится. Он, Мисюра, никому не отказывает: «Все равно надо чем-то заняться, не привык сидеть без работы». Командиру роты сделал чемодан с особым старанием, на загляденье. Когда пришло требование на пополнение для трофейного батальона, начальник сборно-пересыльного пункта предложил командиру роты: «Подберите пожилых и честных». Тот включил Мисюру.
Служба в трофейном батальоне особых усилий не требовала. Мисюра — кладовщик; выдаст инструменты — и свободен до вечера. На складе порядок, начальство довольно, и ему хорошо. Время, отделявшее его от демобилизации, не пропало даром: чемоданы, солдатский вещмешок, заветный пояс пополнились приобретениями.
И вот поезд приближается к советской границе. Прошел слух, что возможна проверка. Он, прислушавшись к разговорам, пристроился к демобилизованному Мирославу Кравцу. Разговорились.
— Твое горе уже позади, а мое… — вздыхает Кравец.
— Это почему? Жив остался, война закончилась, в селе ждут родные, друзья.
— В наших Кривчицах на Львовщине война не закончилась, — снизил голос Кравец. — Там бандеровцы, кровь людская льется.
— Откуда известно?
А в мыслях: «Там Советам не до меня, искать не будут!»
— Газет не читаешь? — удивился Кравец. — Да и письма родителей слезами писаны.
— Что собираешься делать? — выясняет Мисюра.
— Не бросать же родителей…
Достал тогда из вещмешка поллитровку, изрядный кусок сала, буханку хлеба, луковицу. Выпили, закусили. Рассказав о своих лагерных муках, просит Мирослава Кравца:
— Будь другом, начнут проверять на границе — скажи, что это твой чемодан.
— Где так обарахлился? — спрашивает Кравец.
— Не мое! Земляки попросили передать родичам, вот и тащу как верблюд.
— Отчего не помочь! — согласился Кравец. — Человек всегда должен помочь человеку.
Миновали границу, во Львове эшелон разгрузился. Куда теперь податься? Поразмыслив, говорит Мирославу Кравцу:
— Некуда мне ехать: фашисты сожгли село, перевели всю родню. Может, возьмешь в свои Кривчицы?
— Сдурел! Ты же схидняк[7], только за это бандеровцы повесят. Я сам бы уехал на вашу Полтавщину, да родные ждут.
— Легко тебе говорить! — вздохнул с укоризной. — Разве смогу жить на пожарище, которое поглотило моих родителей! А бояться мне нечего: такой уже украинец, просто так не обидят.
Кравцу полюбился попутчик, хочется помочь человеку стать на ноги, совладать с горем. Пусть едет, если решился.
Приехали. Он, Мисюра, поселился у родных Мирослава, нашел работу — стал торговать в кривчицком магазине сельпо.
В селе грамотных мало, неохотно берутся за «советскую работу», страшась кровавого бандеровского террора. Конечно, село не без смелых людей, все решительнее действует истребительный батальон, сформированный из активистов. На львовской земле идет война между прошлым и будущим.
Как же он, Николай Мисюра, тогда уже Мисюренко, не побоялся принять должность завмага, перейти па жительство в хату людей, убитых бандеровцами, зачем это сделал? Решил, что договорится с бандеровцами, будет их помощником. Нет, в лес не уйдет, не станет стрелять по Советам, не его это дело. Однако тихо, незаметно поможет. Так и станет жить — советским завмагом и бандеровским активистом. Двойная бухгалтерия выручит, как бы ни обернулись дела впоследствии.