Начали с Нюрнберга. В этом городе нацизм праздновал свое становление и победы, здесь был судим и осужден. Как сегодня относится Нюрнберг к своим тридцатым годам, к своему тысяча девятьсот сорок шестому?
Внимательно знакомятся с городом на канале Людвига, соединившем Майн и Дунай, разглядывают разноликие улицы вдоль берегов реки Пегниц и на земле четырех островов. Кварталы веками росли, словно кольца на стволе огромного дерева. Сердцевина — старинные дома с островерхими черепичными крышами, метровыми фасадными стенами, немногими окнами и обилием скульптур. Новые улицы — новые архитектурные вкусы, и так вплоть до кварталов нынешнего века, его заключительных десятилетий. Современное многоэтажье строгих и бездушных домов из стекла и бетона представляется царством геометрических линий и точных расчетов, в котором нет места для Микеланджело. А может, у нового века своя красота? Несомненно. Однако почему должны противостоять друг другу красота века и извечная красота, красота веков? Разве небывалый взлет техники признает только расчеты и формулы, в которых нет места для красоты души человеческой?.. Бездуховность, безразличие к красоте составляют почву, на которой легче произрастать гитлерам и другим бедам. Сражение за красоту жизни — один из участков незримого фронта, проходящего через все континенты, через сердца человеческие. Тогда почему Данута и Якоб так придирчиво присматриваются к ФРГ? Прошлое довлеет над сегодняшним днем и, наверное, над завтрашним, от этого невозможно избавиться. А надо ли избавляться? Об этом подумали, остановившись у угрюмого четырехэтажного здания, где судили главных военных преступников.
От подъезда с колоннами полицейские сносят в машину венки с фашистскими свастиками. На лентах надписи: «Свободу Гессу!», «Да здравствует Германия!», «Верность вождям!», «Борьба продолжается!»
Якоб спрашивает у одного из прохожих, тоже остановившегося на минутку:
— Что здесь происходит?
— В нашей стране не все считают справедливым приговор руководителям третьего рейха, — спокойно сообщает тот. — Молодежь чтит их память!
— А полиция? — интересуется Данута.
— Полиция убирает венки, поскольку законом запрещена пропаганда идей третьего рейха. У нас демократия, допускается столкновение и соревнование различных мировоззрений. С моей точки зрения, полиция здесь ни к чему.
Полиция здесь ни к чему… Соревнование мировоззрений!.. Что делал этот пожилой господин во времена третьего рейха? Как тогда прославлял соревнование различных мировоззрений? Как расценивал действия германской полиции? Не удержалась Данута, сообщает прохожему: