Взглянул Кюнен на Юргена, будто понял, что о нем идет речь, декламирует хорошо поставленным голосом:
2
После водоворота нюрнбергских событий Данута и Якоб с удовольствием погрузились в контрасты Саарбрюккена — старинного и вполне современного индустриального города, в котором многолюдье своеобразно сочетается с тихими провинциальными улочками. Для супермаркета центральной улицы нет ничего невозможного: выполнит самое причудливое желание, вышлет покупку в любую окраину мира. В маленьком магазинчике выбор не велик, но по-домашнему гостеприимный хозяин даст туристу немало полезных советов, расскажет интересный эпизод из истории города, предложит редкостный сувенир, изготовленный здешним умельцем. Дануте и Якобу особенно понравились кварталы средневековых домов, и обедать ходят сюда — в небольшой ресторанчик с окнами на старинную площадь, украшенную костелом классической готики.
Три дня провели в библиотеке за изучением подшивок местных газет. Безрезультатным оказался и следующий день: мелькают истекшие годы — никаких сообщений о том, как судили Фрица и Марту Гебауэров, Вальтера Шерляка, Петера Блюма и других убийц Яновского лагеря, ни одного репортажа из зала суда, никаких комментариев. Газетные колонки заполнены пикантными подробностями убийства из ревности, детективными историями о наглом шантаже миллионера, о похищении многомедальной собаки, описанием бракосочетания английского престолонаследника.
— Заговор молчания! — захлопывает Якоб переплет последней подшивки.
— Что будем делать? — спрашивает Данута.
— Нанесем визит прокурору Приштнеру. Побеседуем о судебных процессах и откликах прессы.
— Найдется ли время у герра прокурора для беседы со злокозненными газетчиками?
— Если прокурор Приштнер не примет — гарантирую не менее ста пятидесяти строк в нашей книге, плохо примет — все триста строк, пожелает по существу побеседовать — тысячу строк. Детали визита обсудим за ужином в хорошем ресторане, с хорошей музыкой.
В ресторане «Черный рыцарь» не оказалось оркестра, музыкальный ящик встретил оглушительным «That’s the way, aha, aha…»[9]
Когда ужин подходил к концу, соседний столик заняли пожилые мужчины. Судя по шумному разговору и раскатам оглушительного смеха, «Черный рыцарь» не был началом их пути.
Лысый рыжеусый толстяк предлагает своим собутыльникам задачу:
— Сколько евреев можно поместить в «фольксвагене»?
— «Фольксваген» — народная машина, в ней не перевозят евреев, — возражает крепыш без малейших признаков старости.
Посмеялись, усач уточняет вопрос:
— Ну, а если немцы транспортируют евреев для специальных целей?
— Тогда один немец вполне возьмет трех евреев, — идет на уступку крепыш.
— А я утверждаю, что один немец перевезет девяносто девять евреев, — объявляет усач.
— В «фольксвагене»? — хохочет крепыш.
— Почему бы и нет! — ухмыльнулся усач во весь рот. — Девяносто шесть — в пепельнице и трех — на сидениях.
Собутыльники долго хохочут, крепыш, схватившись за живот, воет от смеха:
— Ну и уморили, Эрнст! Ха-ха-ха! Ох, не могу, ох, не могу! Ха-ха-ха!
— А ты, Фридрих, не хотел перевозить евреев в «фольксвагене»! — укоряет усач между залпами смеха.
— Фридрих! — шепчет Якоб, продолжая розглядывать крепыша. — Это же Гайне, ей богу, Гайне. Неужели не узнаешь?
— Гайне! — подтверждает Данута.
Якоб вдруг почувствовал, что он не за столом ресторана, а в очереди у раздаточного окна лагерной кухни. Подходит Гайне к концу длинной очереди, вежливо интересуется: «Кто последний?» — «Я, герр шарфюрер!» — «Быть не может!» — напряженную тишину взрывает выстрел, разлетаются брызги крови и мозга по одежде и лицам стоящих рядом узников. «А теперь кто последний?» — спрашивает как ни в чем не бывало следующего. Отвечает узник — снова летят брызги крови и мозга, молчит — Гайне недоумевает: «Разве не знаете, что бывает, когда не отвечают начальнику?» Гремит выстрел, и снова раздается вопрос: «Кто последний?» Иногда Гайне доверительно объяснял узникам: «Не вижу крови — завтрак не идет в рот!»
— Надо задержать его! — возвращает Данута Якоба из кровавого прошлого. — И так, чтобы негодяй не мог скрыться. Возможно, у него другая фамилия, сбежит — ищи тогда ветра в поле. Да и станут ли искать? Только сделают вид, что ищут. Мы же видели в Нюрнберге Герхарда Опитца!