— Что ты предлагаешь?
— Сиди и наблюдай за компанией. Станут уходить — задерживай, в зале полно посетителей. Я вызову полицию.
— Называй свою должность — подействует: побоятся скандала.
Вышла Данута, как выходят на пару минут, сумочку оставила на столике. Компания и не думает уходить, сменяют друг друга пиво, анекдоты и хохот. Музыкальный ящик гремит модными ритмами, на свободной половине зала кружатся пары.
Сначала никто не обратил внимания на Дануту и двух полицейских, подошедших к столику веселой компании. Но вдруг музыкальный ящик захлебнулся. В наступившей тишине Якоб Брович объявляет на весь зал:
— Это шарфюрер СС Фридрих Гайне — убийца многих узников нацистского лагеря смерти во Львове.
За соседними столиками прекратили есть, пить, разговаривать, глазеют на Якоба, Дануту, полицейских и умолкших мужчин.
— Прошу предъявить документы, — обращается полицейский к Фридриху Гайне.
— Пожалуйста! — с Гайне слетел хмель, лицо стало бурым. — Я действительно Фридрих Гайне и действительно был шарфюрером эсэсовских войск. Мне нечего скрывать и стыдиться верной службы Германии и честного выполнения долга солдата. Требую задержать этих красных, пусть ответят за оскорбление и клевету.
Поднялся худощавый собутыльник, вежливо представляется полицейскому:
— Городской советник от ХДС Эгон Лютц! Прошу оградить ничем не запятнанного немца от оскорблений каких-то иностранцев.
— «Какие-то иностранцы» — бывшие узники Яновского концлагеря. Мы видели, как шарфюрер СС Фридрих Гайне убивал ни в чем не повинных людей, — хотя голос у Якоба сиплый от волнения, в притихшем зале его слышат за всеми столиками.
Слышать-то слышат. Но одни демонстративно возобновили трапезу, сосредоточенно разглядывают рюмки, потягивают шнапс, небольшими глоточками пьют вино. Другие окружили полицейских и столик еще недавно веселой компании. По-разному окружили: одни — с неприязнью к иностранцам, другие — с сочувствием к ним.
— Герр Гайне, прошу следовать с нами для выяснения личности, — объявляет старший полицейский и обращается к Дануте и Якобу: — Вы тоже, господа, отправитесь с нами для официального оформления заявления.
Кабинет прокурора Приштнера официален и строг. Нет на стенах картин и портретов, в книжном шкафу — сборники законов, труды известных юристов. Не только немецких, но и французских, английских, американских, имеется сборник Кони. На широком столе лежат Конституция и Уголовный кодекс ФРГ.
Приштнер внимательно, вежливо, беспристрастно выслушал Дануту и Якоба: ему, полномочному представителю закона, чужды человеческие эмоции.
— Если я правильно понял, у вас нет замечаний относительно записи показаний господином следователем? — вежливо выясняет Приштнер.
«Акцентирует на форме, игнорируя суть», — понял Брович нехитрый прием.
— Господин следователь правильно записал наши показания, но сразу же усомнился в них. Даже стал меня «изобличать» показаниями супруги. А госпожа Лещинская находилась в лагере меньше двух месяцев. Кроме того, как и другие женщины, пищу получала не в одно время с мужчинами и поэтому не видела, как Гайне убивал узников около кухни. Однако видела другие убийства, совершенные Гайне. Разве эти показания госпожи Лещинской свидетельствуют о неправильности моих показаний?
— А ваши ответы господин следователь записал верно? — выясняет Приштнер. Чего еще хотят эти надоедливые поляки, почему суют нос в дела правосудия?
— Да, мои ответы записаны правильно.
— Извините, но тогда не понимаю ваших претензий? — Приштнер осуждающе покачал головой и взглянул на часы.
— Разрешите, я поясню, — Данута старается сохранять спокойствие. — Судя по вопросам и пояснениям господина следователя, он усмотрел безвыходную ситуацию, состоящую из трех исключающих друг друга показаний: Фридриха Гайне, Дануты Лещинской и Якоба Бровича.
— Разве это не так? — удивляется Приштнер. — Разве эти три показания совпадают? Разве беспристрастность представителей правосудия не требует непредвзятой оценки противоречивых показаний?
— Беспристрастное и непредвзятое отношение к показаниям убийцы и показаниям его жертв! — с горечью констатирует Якоб.
— Во-первых, еще необходимо доказать, что речь идет об убийце и жертвах, во-вторых, извольте сообщить, к чему сводятся ваши просьбы. Мы не на политическом митинге, тут недопустимы предположения и споры, — назидательно замечает Приштнер и бросает взгляд на часы. — Прошу учесть: отведенное вам время закончилось.