— Может, и возили в Люблин. Я малограмотный, без понятия. Немцы не говорили, куда везут.
— А Панкратов с вами ездил?
— Всякие ездили, разве упомнишь.
— Так принимали вы участие в уничтожении евреев люблинского гетто?
— Немцы убивали евреев, я к этим делам не причастен.
— Водили евреев из гетто к эшелонам?
— Куда-то водили, а куда — нам не докладывали.
По распоряжению подполковника на очную ставку привели Панкратова. Бывшие вахманы посмотрели друг на друга и отвернулись, не поздоровавшись.
Харитоненко спрашивает у Панкратова:
— Прикидько конвоировал с вами узников люблинского гетто на погрузку в эшелоны?
— Вместе водили. Прикидько достал какую-то палку и подгонял граждан евреев: «Но, поехали!» Он тогда застрелил рыжую бороду.
— Чего врешь? — огрызнулся Прикидько.
— Как вру?! — возмутился Панкратов. — Точно говорю. Ты, Прикйдько, вспоминай, хорошо вспоминай, да. Вели колонну, рыжая борода выскочил, побежал к ведру около двери, нагнулся и пьет. Ты, Прикидько, ничего не сказал, сразу выстрелил. Упал он, из головы потекла кровь. Я очень тогда испугался: еще мало видел, как убивают. И не стыдно тебе заявлять, что я вру! Меня отец учил говорить только правду, я никогда не обманываю. Да!
— Врешь! — спокойно отвечает Прикидько. — Может, меня с кем-то спутал.
— Как это спутал?! Я же тебя еще спросил, почему без предупреждения стрелял в рыжую бороду, а ты ответил: «Чтобы больше не пил воду». Да!
Спрашивает Харитоненко о вахманской службе в Яновском лагере — Панкратов рассказывает, как вместе гнали узников на расстрел, как избивали и убивали в пути.
— Ты был неправильный человек, нехорошо делал, — укоряет Панкратов Прикидько. — Когда вели женщин к могиле и кто-нибудь по дороге оставлял ребенка, ты этих мам гнал плетью к детям, заставлял забирать и еще кричал: «Что же вы, суки, делаете? Разве можно бросать детей!»
Прикидько хорошо помнит, как Панкратов кидал детей в могилу и закапывал живьем, но об этом не скажешь: тогда придется признать и свою вину. Мордовская морда пользуется этим, выслуживается.
— И как это ты сумел через тридцать пять лет вспомнить, какие я кричал слова? — выясняет Прикидько.
— Ты сейчас такой тихий, а около могилы устраивал шутки, да. Поэтому запомнилось. Я тоже гнал, но без шуток, делал только то, что приказывали.
— В Яновском лагере Прикидько расстреливал узников? — спрашивает Харитоненко, обращаясь к Панкратову.
— Все стреляли, когда лагерники не слушались, — объясняет Панкратов. — На Песках мы не убивали, водили к могилам, а там все делали немцы. Мы стреляли только по приказу в тех, кто не слушался или кричал из могил.
— Я никого не водил на расстрел, Панкратов врет, — заявляет Прикидько.
— Зачем ему врать?
— Может, обиделся, что я в шутку обзывал мордовской мордой.
— Обзывал, — подтверждает Панкратов. — Меня все вахманы так обзывали. Мне незачем обижаться на одного тебя, да.
Закончилась очная ставка, увели Панкратова, Харитопенко спрашивает:
— Будете давать правдивые показания?
— Говорю, как было.
— После обеда получите еще одну очную ставку.
Отвели Прикидько в камеру, дали суп и кашу. Не чувствует голода, ест по привычке. Кого еще приведут на очную? Хреново получается, не так, как в сорок восьмом. Почему Лясгутин и Панкратов так стараются? Спасают шкуру.
Снова завели Прикидько в кабинет следователя. У стола сидит незнакомый еврей, уже в возрасте. Отлегло от сердца: этот не был вахманом.
Объявив очную ставку, Харитоненко спрашивает у свидетеля:
— Знаете ли сидящего напротив вас человека?
Внимательно осмотрел Эдмунд Кон арестованного:
— Вахман Прикидько! Я бы этого зверя узнал и через сто лет.
— Не знаю, кто подсказал этому гражданину мою фамилию, я его в глаза никогда не видел. Сомневаюсь, чтобы он был в Яновском лагере: кто там находился, всех убили фашисты.
— Прикидько сомневается! Гражданин следователь, разрешите напомнить ему наше знакомство?
— Прошу!
— Может, помните, Прикидько, помощника коменданта лагеря Бенке?
— Был такой! — насторожился Прикидько.
— Если бы не Бенке, вы, Прикидько, убили б меня.
— Никого не обижал. Да и не было таких случаев, чтобы Бенке защищал евреев, — говорит Прикидько.
— Напомню такой случай, — с горькой иронией обещает Кон. — Получил я в раздаточном окне кофе, только стал пить, вы стукнули кулаком по котелку, кофе выплеснулся прямо мне в лицо. Еще спросили: «Почему не приветствуешь?» Сказал, что не заметил, а вы — кулаком в лицо. Думал, конец: ваш кулак был известен в лагере. Благо, подошел мой довоенный хозяин пан Ерухович и попросил за меня Бенке, тот вас отогнал.