Школьный учитель Панасенко рассказал, как до войны был однажды со Степаном на рынке. Подошла какая-то женщина, приценивается к курице, Степан заломил грабительскую цену.
— Отдать четверть зарплаты за курицу! — возмущается женщина.
— Не покупайте! — спокойно отвечает Степан.
Тяжело вздохнув, отдает женщина деньги:
— Нет у вас совести!
— Зачем нам совесть, мы люди темные. Были бы гроши, — прячет Степан в кошелек деньги. — Раз такие совестливые, сами растите кур.
Доярка Валентина Игнатьевна вспомнила, как до войны Прикидько обидел ее задушевную подружку — сироту Анну. Гулял с ней, пока не забеременела. Заговорила Аня о свадьбе — Степан ни в какую: «У тебя ничего, у меня — ничего, вместе — два ничего. На паре злыдней далеко не уедешь». Убивается девка, не может понять Степана: у нее здоровые руки, у него тоже, есть хата, что еще требуется! Стада Валентина Игнатьевна совестить — ухмыляется: «Дурная она, что ли? Как не может понять, что я не согласен жить голодранцем! И в армии еще не служил. Отслужу — там будет видно».
— Ребеночек-то чем виноват? Зачем опозорил девушку?
— Получилось по глупости! — объясняет Степан. — А она о чем думала?
Родила Аня дочку, а Степана через месяц, в ноябре тридцать девятого года, призвали в Красную Армию.
Харитоненко разыскал двух односельчан-одногодков Прикидько — Самойленко и Бондарчука, служивших с ним в одной части в Шепетовке. От них узнал, как Прикидько исхитрялся на срочной службе. Назначают в наряд или начинается учение — идет в санчасть. Здоров, как бык, жалуется на боль в животе. Почему живот? В отдельном батальоне нет врача, авось военфельдшер не разберется.
Шла служба ни шатко ни валко, пока не приключилась история.
Был в их взводе Федя Малявко, жадный-прежадный. Получит посылку, накроется одеялом и чавкает. Однажды красноармеец Иван Афонин не выдержал, содрал одеяло; у Малявко в одной руке кусок сала, в другой — хлеб.
— Может, раскулачим скотину? — предлагает Афонин.
Хоть противны хлопцам повадки Малявко, все же решили не связываться. Утром красноармеец Малявко заявил командиру взвода младшему лейтенанту Селиванову, что из вещевого мешка пропало два килограмма сала. Взвод дружный, ребята горой стоят друг за друга, а тут такое ЧП. Селиванову стыдно слушать Малявко, все же спросил:
— Кого подозреваете?
— Вчера красноармеец Афонин предложил меня раскулачить, забрать сало, — докладывает тот.
Селиванов выстроил взвод и сообщил о происшествии. Мол, кто подшутил над Малявко, пусть отдаст сало, а то нехорошо получается. Молчат красноармейцы, помкомвзвода старший сержант Плющ за всех доложил:
— Пусть Малявко не позорит взвод, никто не стал бы марать руки о его сало.
— А раскулачивать предлагали? — спрашивает Селиванов.
Взвод молчит, Селиванов опрашивает поименно. Андрейченко — нет. — Антонов — нет. Дошел черед до Прикидько.
— Чего брешете? Афонин предлагал раскулачить, все слышали…
Вспоминая и заново переживая события давних лет, Самойленко сообщает следователю:
— Зашел как-то в дровяной сарай и вижу: Прикидько скорчился над свертком и жрет сало. Я все понял. Стал стыдить подлеца, а он — как ни в чем не бывало: «Мое сало, купил». Гляжу на сверток: «Где купил, у кого?» Прикидько глазом не моргнул: «Какой-то человек предложил на улице». Тычу в сверток: «Где твоя совесть?» Он спокойненько посмотрел на сверток: «Такая бумага повсюду валяется. Думай что хочешь, а фактически моя хата с краю».
Харитоненко не раз встречались обвиняемые, твердившие: «Моя хата с краю». Мол, они люди темные, глупые, без понятия. Но почему-то в их хате всегда достаток. Другие люди в эту хату не любят захаживать: не жди приветливой встречи. Хозяева этих хат всегда стоят с краю, ни с кем не ссорятся, по и ни за кого не заступятся, власть почитают. Ту власть, за которой сила, которая может карать. В открытую закон не нарушают, если же можно обойти — обойдут. Они работяги, но для себя, не для общества. Вот почему хозяева «крайних хат» норовят быть в стороне от народного горя, не преминут даже поживиться на нем. Так получилось и когда наступило самое тяжкое народное горе — война! Для патриота сражение — долг, отступление — наука победы; для тех, чья хата с краю, все это чуждо: раз отступают — значит, все развалилось, сопротивляться бессмысленно, выход один — спасайся, кто как может.
В первые дни войны батальон, где служил Прикидько, в составе дивизии спешил к Луцку, на помощь войскам, уже вступившим в сражение. Навстречу бесконечным потоком шли беженцы. Показался отходивший с границы стройбат. Поговорил Прикидько с каким-то строителем (ни звездочки, ни винтовки, только противогаз) и в ужасе шепчет Бопдарчуку: