Расплата
- Я не хочу отвечать за то, что был вынужден сделать, - заявил Мирон. - Можно сказать, это была самооборона.
- Думаю, в УК РФ под самообороной понимается нечто иное, - сказала Лиза, не отводя взгляда от изувеченного трупа.
- А я понимаю именно это, - сжал зубы Мирон. - Или, может, ты уже пожалела, а?
- Нет, - твердо ответила Лиза.
Маша опустилась на корточки возле большого валуна, стараясь не смотреть в сторону мертвого тела. Она-то уж точно хотела, чтобы все сложилось иначе. Остальные зависли на стадии шока и пока не до конца понимали, что натворили. Да, именно об этом они мечтали. Но фантазировать - одно, претворить же в жизнь - совершенно другое.
- Я думаю, мы достаточно насмотрелись на... это, - с пренебрежением передернул плечами Петр. - Пора избавиться от того, что осталось от нашей «королевы».
- Пора... - задумчиво произнесла Даша.
Деформированное лицо Леры выглядело устрашающе в мерцающем свете полной луны. Половина зубов была выбита, а скулы оказались вдавлены внутрь. Никто из присутствующих прежде ничего подобного не видел, но кроме Маши это зрелище ни одного не повергло в ужас.
- Давно пора, - процедил Мирон, с ненавистью сверля взглядом Леру, распластавшуюся на окровавленной гальке.
- Да... мы и так долго ждали... - кивнула Лиза.
- Слишком долго, - согласился Мирон. - Надо было покончить с ней, как только она впервые перешагнула порог нашего класса...
Это было четыре года назад. Семья Леры купила квартиру в новом районе, и, естественно, девочке пришлось сменить школу. Раньше она училась среди «богатеньких Ричи», к коим причислялась и сама. На новом же месте она с ужасом обнаружила, что большинство ее соседей и одноклассников относятся к среднему классу, а то и ниже. «Бедняжка» ощутила себя вываленной в грязи, посему стала разбрасывать ее в разные стороны на всех, кто смел попасться на ее пути. Сама она едва ли понимала, что делает что-то не так - ей казалось вполне нормальным относиться с пренебрежением к тем, кто ниже по статусу, и говорить им все, что вздумается.
В первый же день в новой школе она дала всем понять, насколько ей противно пребывание здесь. Несмотря на отсутствие элементарных знаний, которыми обладало большинство учеников третьего класса, она демонстрировала перед всеми свое превосходство. Поначалу одноклассники с интересом и добротой отнеслись к новенькой, начали расспрашивать о родителях и увлечениях. Она проявила снисходительность и оповестила всех о том, какие кружки и секции посещает, чтобы все знали, насколько она занятая личность. Слушая же истории других об их увлечениях, Лера делала недовольное лицо и хмыкала, чтобы негодникам было ясно, что их занятия - полная непотребщина. Когда речь зашла о работе их родителей, она во весь голос возмущалась, если чей-то отец был таксистом, а мама - продавщицей. Тогда она и получила первую «оплеуху», сама не поняв, почему половина новых знакомых стала избегать ее и грубо отвечать на просьбы любого характера: от поделиться ручкой, если ее собственная переставала писать, до поиграть в салки. Некоторые же наоборот смотрели ей в рот, при виде дорогих игрушек, которые хотели бы иметь сами.
С каждым годом Лера все больше ненавидела всех и вся. Родители заставляли ее заниматься тем, что ей было противно, а главное, что у нее совершенно не получалось. Это делало ее еще более нервной и невыносимой. Периодически она срывалась на плач прямо на занятиях. Сначала ей сочувствовали, но, поняв, что это лишь истерика избалованной девчонки, перестали потакать ее слабостям. С возрастом она стала осознанно презирать тех, кому в жизни повезло меньше в финансовом плане, и всячески указывала окружающим на свое положение, компенсируя тем самым переживания по поводу собственной бездарности.
Подобное поведение было бы несложно объяснить и подкорректировать опытному психологу. Но родители не видели проблем дочери и требовали от нее невозможного. Они и понятия не имели, как она ведет себя в обществе. Посему Лера продолжала портить жизнь себе и другим.
Окружающим же не было дела до причин, по которым она вела себя подобным образом. Они видели лишь результат, который не вызывал никакого желания задумываться о ее беспокойствах. Они сами еще были детьми, которых больно ранили ее едкие замечания и пренебрежительная форма общения.
Мирон подтащил лодку, недалеко от берега покачивавшуюся на волнах. Она была привязана к глубоко вбитому колышку и, казалось, ей давно никто не пользовался. Теперь же настал ее час услужить тем, кто вершил свое правосудие.
Разместив лодку на гальке, Мирон вернулся к телу. Каждый вдох отдавался всплывающими перед внутренним взором картинками из прошлого.