«Наконец-то одним паразитом на теле общества меньше» - пульсировало у него в мозгу. Именно это сказала Лера, узнав о смерти его отца, бывшего на пенсии по инвалидности. Тогда она перегнула палку и подтолкнула Мирона к черте, переступив которую, мальчик стал убийцей. Но он вовсе не собирался нести за это наказание - ни моральное, ни физическое. Он твердо верил, что никогда не пожалеет о содеянном, и знал, что очистил эту землю от одного паразита, сеявшего лишь ненависть и разруху.
- Начинается прилив, - сказал Мирон. - Нужно поторопиться.
Но никто не решался прикоснуться к трупу. Тогда он первый взял ее за ноги, и процедил:
- Давайте, иначе все было зря, и ей удастся испортить нам жизнь.
«Потому что ты - хач», - пронеслось в мыслях Мурата, и он подхватил тело с другой стороны. Мурат имел глупость влюбиться в Леру, хотя теперь и сам не понимал, как его так угораздило: аморфная фигура, торчащие зубы, глупость, бесталанность, отвратительный характер и надменность. Но он был одним из тех, кто сначала преклонился перед материальными благами Леры, которые она охотно демонстрировала без всякого зазрения совести. Мурат же с семьей практически бедствовал, посему, сам того не подозревая, и позарился на флёр красивой жизни. Лишь теперь он видел суть своих чувств к этой девочке, за что сам себя ненавидел. Он решил признаться ей в любви и предложить встречаться. Это было буквально два дня назад. «С тобой?! - залилась хохотом Лера. - Да никогда в жизни!» «Почему?» - опешил Мурат. «Потому что ты - хач», - ответила Лера, подписав себе смертный приговор.
Она наивно полагала, что, если тебя ненавидят, значит, люди ощутили твое превосходство. Они как пить дать завидуют, и ты явно не пустое место. Ты что-то из себя представляешь и находишься не на обочине жизни, а в самом эпицентре событий.
Да, сейчас она действительно была в самом эпицентре. Совсем недавно одиннадцать человек кружили вокруг нее в «танце смерти», отвешивая удары ногами и камнями, проламывая ей череп и дробя кости.
- Я Лера, я королева говна и пыли, - заерничал Мурат, затряся обездвиженный труп, будто тот сам шевелил руками и вещал.
- Прекрати, - пасмурно оборвал это представление Женя. Он помогал тащить Леру, перехватив одну из ее переломанных ног у Мирона.
- Значит, убить - нормально, а вот поглумиться над тем, кому уже все равно - это перебор? - невесело хмыкнул Мурат.
- В том-то и дело, что ей уже все равно. Ты только себя позоришь. А убив ее, мы избавили себя и других от тонн дерьма, лившегося из ее поганого рта, - заключил Женя, вспомнив школьный вечер, посвященный Дню Победы. Они все сидели в актовом зале, и одна из пожилых учительниц рассказывала, как они с мамой оказались в концлагере. Им удалось спастись, на что Лера прошипела: «Лучше бы сожгли этих жидов дотла». «Мой прадед был убит в концлагере», - стиснув зубы, сказал Женя. «Все верно», - демонстративно зевнула та и со скучающим видом уставилась на сцену.
Каждый из собравшихся был здесь не просто так. Каждого из них Лера больно ранила, не думая о том, какие последствия могут иметь ее слова. Словом можно убить, и словом же можно заслужить смерть.
Тело с гулким стуком шмякнулось в лодку, и носильщики решили передохнуть, прежде чем отплывать от берега.
- А камень где? - вдруг спохватился Мирон.
- Чуть не забыли, - ударил себя по лбу Саша и, хлопнув по плечу Диму, потащил его за собой, чтобы выполнить свою часть операции.
- Эй, кто-нибудь! - послышался голос Саши. - Мы не можем его поднять!
Мирон сплюнул и направился к ним на помощь. Вскоре все трое приволокли валун и погрузили его в лодку, придавив раздробленную ногу Леры.
- Думаете, она поплывет?.. - с сомнением в голосе спросила Вика.
- Говно не тонет, - сказал Женя. - Для того и камень.
- Я о лодке.
Женя молча посмотрел на нее. Вика была совершенно не расположена к шуткам, так что он опустился на гальку, и перевел взгляд на водную рябь по лунной дорожке.
Тем временем Галя вернулась из кустов, в которых заранее была спрятана веревка, и принялась обвязывать ею шею бывшей подруги.
Когда-то они неплохо общались, и Галя думала, что сможет вытерпеть дурной нрав Леры. Она сочла, что у всех есть свои недостатки, и что Лера так себя ведет только в попытке защититься от враждебного окружающего мира. Поначалу Галя, как и многие, обходила ее стороной, но год назад стала свидетельницей того, как Лера заперлась в туалете и в очередной раз плакала. Галя и не обратила бы на это внимания, но услышала, что та бормочет сквозь плач: «Мамочка, забери меня отсюда, пожалуйста. Мне здесь очень плохо. Меня никто не любит...» Спустя пару минут она вышла и вздрогнула, поняв, что в помещении помимо нее находится кто-то еще. Она тут же изменилась в лице и надела маску надменности и неприступности. Но ставшая случайным свидетелем этого изменения Галя успела разглядеть печаль и грусть Леры. И ей стало жалко девочку. Она попыталась поговорить с ней, но Лера не хотела идти на контакт. Однако спустя некоторое время сдалась. Девочки стали общаться и делиться сокровенным. Так продолжалось целых полгода, пока Галя не влюбилась в одного из одноклассников, о чем и поведала подруге. Та выслушала ее, вдобавок расспросив о всяческих подробностях. Через день Галя заметила, что за ее спиной все перешептываются и хихикают, а объект ее обожаний без зазрения совести смеется ей в лицо и избегает любых контактов, хотя раньше они вполне сносно общались. Девочка сразу поняла, что что-то не так, но что, даже и не подозревала. В итоге выяснилось, что Лера написала этому мальчику письмо от имени Гали, мастерски подделав ее почерк и соблюдя обороты, характерные для подруги. Содержание послания не выдерживало никакой критики и цензуры. Лера от имени подруги призналась в любви и извращенных пристрастиях в области интима. Она в подробностях их описала, всячески смакуя и рассказывая о фантазиях, с трудом укладывающихся в голове нормального человека, тем более шестиклассника. Галя-Лера поведала о своих забавах тет-а-тет с его фото и приглашала повторить вдвоем в ближайшее время. И, конечно же, ради пущей убедительности, слезно молила, чтобы письмишко осталось их общим секретом. Но мальчонка не мог утаить подобного, потому в тот же день все зачитывались опусам, надрывая животики или рдея от смущения. «Зачем ты это сделала? - сдерживая слезы, негодовала Галя. - Я думала, мы подруги...» «Кто? - вскинула брови Лера. - Мы? Подруги? Не смеши! Такие, как ты, мне и в подметки не годятся. Твоя мамаша драит сортиры, а папаша метет дворы. Ты наврала мне, что они менеджеры в крупной фирме. И еще называешь себя моей подругой? Иди драй говно!» С тех пор Галя поняла, что никакие несчастья и жизненные неурядицы не могут оправдать подобной низости. Да, она скрыла истинные занятия своих родных, за что теперь ей было стыдно. Стыдно перед папой и мамой, которых она посмела устыдиться. Вскоре всем стало известно, что письмо было вовсе не от Гали. Она оказалась «оправдана», но осадок остался, и до сих пор всплывали неуместные шутки, будоража старую обиду. Да и сама Лера не забывала подкидывать дровишек, вечно напоминая о том, что место Гали возле параши.