- Платье мамино? - Макс был как всегда прост и прям.
- Ну да, а как ты догадался?
- Старомодное, от него веет временем, - пояснял Макс, - если бы его покупали тебе, на нем бы не было налета десятилетий. К тому же, спину слишком сильно открывает...
- Мама была моего телосложения, но после родов, конечно, корма несколько раздалась, и на ней платье сидело лучше, - буднично пояснила Оля.
Неожиданно она встала и куда-то пошла.
- Я тебя обидел? - затревожился Макс.
- Ты чего, нет конечно, - Оля неожиданно наклонилась и поцеловала его в левую щеку. - Я сейчас.
Макс остался сидеть и ловить за хвост какую-то толи мысль, толи ощущение. Переставил кассету на вторую сторону.
- А вот это шила сама, по выкройке из журнала, - Макс повернулся к Оле.
Та стояла в дверном проеме. На ней было очень тонкое, желтое платье, которое с бледным цветом кожи смотрелось несколько болезненным. Тонкая талия была подчеркнута толстым лакированным ремешком. С одной стороны платье было очень коротким, а с другой было ниже колена - эта разная длина просто не давала отвести глаз, притягивала своей кокетливостью. На ногах были черные блестящие балетки.
- Да, это куда лучше, - голос Макса немного дрогнул. - Но с твой бледнотой и этим светом... Добавить цветок какой-нибудь розовый или брошку...
- При дневном свете лучше, - Оля погладила платье в районе правого бока. - Не против, если я в нем с тобой куда-нибудь завтра схожу?
- Я "за", - Макс подумал, что как бы было здорово, уехав, увезти с собой фото Оли именно в этом платье, и именно стоящую в этом проеме.
Еще минут 20 поболтали, допили вино, и Макс вышел снова в южную ночь. До Партизанских проездов было рукой подать, и он не поддался искушению срезать путь через мглу Ореховой рощи - сказалась немецкая пунктуальность: это намечено потом.
Зашел к себе, развесил мокрые плавки, лег на кровать. И перед тем, как уснул, понял, что это было за ощущение, которое он испытал, когда Оля поцеловала его. Макс понял, что за 30 лет своей жизни не испытывал еще ничего более эротического.
<p>
6</p>
Оставшиеся дни пролетели как один чудесный миг.
Оля приходила часов в 10-11 в Максово жилище в купальнике с повязанным поверх него потертым парео, ставила сумку ("Мама с ней на работу ходила" - пояснила она) на единственный шатающийся стул, доставала оттуда неизменную бутылку сухого вина, виноград или пару персиков. Вино разливалось в щербатые кружки, позаимствованные с сальной кухни дома с синей крышей, и начинался завтрак.
Каждый день пара планировала что-то необычное - "чтобы дни отличались друг от друга", как важно пояснил Макс, и после купания на галечном пляже что-то предпринимали.
На второй день, как и договаривались, Макс с Олей в том самом желтом платье сходили еще раз в роскошный ресторан на набережной, и Максу показалось, что в ресторане больше бандитов и каких-то прочих сомнительных личностей, чем отдыхающих, санаторских и местных.
На третий день попытались искупаться на Центральном пляже. Но Максу не понравилось обилие народа и слишком мелкий берег. На четвертый день ночное течение прибило к пляжу обилие зеленой массы водорослей, вид играющихся детей в которой отвратил Макса от этого места окончательно ("Какая антисанитария!" - говорило в нем образование). Зато весело прокатились на "банане", который вывез их далеко в море и целых три раза самым жестоким образом скидывал в море. В последний такой раз, когда Макс помог залезть Оле на "банан", его руки скользнули по ней от боков до икр, и, несмотря на теплую воду, по телу пробежала прохладная волна мурашек...
Пятый и шестой дни прошли в "экстремалке", которую продумывали с завидным Максовым тщанием. Утром с экскурсией отправились на вулкан "Тиздар", где почти час кувыркались в зловонной жиже, которую намазывали на себя жирными слоями с благоговейными видом артритные тетки и простатитные мужчинки. Потом, немного отмывшись от грязи и предупредив экскурсовода, что в Анапу они возвращаться не будут, двинулись по берегу Азовского моря. Пройдя километра 2-3, вышли на прекрасный, песочный и очень чистый, а главное - безлюдный пляж (видимо, поселки остались далеко), и долго купались в волнах пусть не самого чистого, но очень теплого моря.
Пройдя вечерними полями, заросшими какими-то чуть царапавшими ноги колючками, вышли на крупную дорогу и сели в первую попавшуюся маршрутку. На ней минут на 20 доехали в какой-то поселок под Анапой (возможно, Витязево - они не интересовались) и отлично поели в прибрежной шашлычной. Совсем уже впотьмах нашли-таки безлюдное место на пляже и устроили там ночной пикник с полусладким вином. Удивительно, но ни об их отношениях, ни почему Оля не думает заканчивать училище и уезжать в Архангельск, речь так и не зашла - столько нашлось других тем! Над ними было черное южное небо с мириадами звезд, и говорили о них, о старости, смерти и бессмертии души, о родителях, о музыке, и еще десятках других тем.
Вернувшись на седьмой день утром в Анапу, искупались и отправились спать, а вечером еще раз искупались, поели и снова отправились спать.
Восьмой день провели в городе. После утреннего купания отправились в Центральный парк и пару часов уделили аттракционам. Макс с Олей весело хохотали на "ракушках", на которых прокатились аж три раза, проехались на американских горках, "Орбите", а вот Колесо обозрения и вид моря с него навеяли Максу грустные мысли - послезавтра ему садиться в поезд и расставаться с Олей.
Потом Макс искал сувениры для коллег и себя. После покупки традиционных магнитов и кружек купили две бутылки коллекционного вина ("с завода, на котором папа работал" - пояснила Оля, вертя в тонких руках бутылку). Уже на выходе с Центрального рынка нашли лоток с кассетами, где Макс обнаружил кассету с "ParadiseLost" - точно такую, которую потерял в апреле, и купил ее, думая вечером послушать с Олей.