На последний день запланировали поход в горы. "К белым шарам мы, конечно, не дойдем, но на полпути есть отличные живописные места с видом на море, мы туда с мамой в лето после смерти папы ходили, чтобы повеселить друг друга немного" - пояснила Оля.
К вечеру все было готово для такого похода. В рюкзаки положили сыр, колбасу, вино, коньяк, фрукты, маленькие прозрачные стаканчики с Олиной кухни и огромный старый плед из ее квартиры. "Когда я была маленькая, мы с мамой под ним вдвоем спали" - пояснила Оля.
Сначала заглянули в Ореховую рощу.
- В детстве она казалась мне непроходимым лесом, - поясняла Оля.
- Этот парк и сейчас почти такой же, - заметил Макс, - А где ореховые деревья?
- Вот эти, - показала Оля, - орехов они давно не дают, уже в детстве мы с подружками не могли их найти, зато много деревьев растет криво и на них можно посидеть.
Кустами и дикими тропинками они вышли в угол рощи со стороны гор, к большому мрачному дереву с очень толстыми стволом и ветвями и пушистой кроной из зеленых иголок. Оля подошла к нему, коснулась своей тонкой ручкой, провела по шершавому стволу, задумчиво посмотрела на него, на самую толстую ветку, находящуюся над ее головой почти на высоте вытянутой руки, не сразу сказала:
- До сих пор не знаю, что это за дерево... Ты знаешь, 10 лет назад, в конце перестройки, я была классе во втором примерно, по телеку крутили фильм про мушкетеров или что-то в этом роде. Мы здесь с подружками из школы играли во всякие салки-догонялки-прятки, и я могла спрятаться за ним. Иногда даже одна старалась остаться тут и стояла, стояла... пока не звали родители или не темнело. Про себя называла его "Древо смерти", не знаю почему... А вот там стояла лавочка, сейчас ее нет. Папа там мог сидеть с приятелями, пить пиво или вино, играть в шахматы или говорить о музыке, а я стояла у этого дерева и представляла смерть... До сих думаю, что у него хорошо умереть. Например, представляла, что я боевая подруга мушкетеров или декабристов, и меня с завязанными глазами подводят к этому дереву, к эшафоту, читают приговор и вешают, например, или отрубают голову, - она слегка улыбнулась углами своих тонких губ.
- М-да, мрачная романтика, - процедил Макс, в очередной раз пожалев, что с ним нет кассеты "Tiamat", к музыке которых подошли бы такие мысли.
Молча вышли они на дорогу в горы и двинулись искать место Оли с мамой для пикников. Солнце только начало садиться, справа Черное море отливало свинцовой зеленью и синевой, дул вязкий теплый ветер.
<p>
7</p>
- Не хочу тебя чем-то напрягать, но только ты можешь мне помочь, - сказала Оля через час. Они сидели на пледе, на историческом месте, где Оля с мамой в последний раз были на их пикнике в горах. Вино было выпито, и они цедили понемногу коньяк, закусывая огромными южными сливами. - Завтра ты уезжаешь, мы можем больше никогда не увидеться, и пора нам обсудить наше дело...
- А я очень хотел бы вернуться сюда и еще раз провести вечер на том безлюдном пляже на берегу Азовского, - ответил Макс, вертя маленький стаканчик с остатками коньяка. Коньяк местного винзавода ему не очень нравился, но выбора не было - на прощальной вечеринке не до претензий.
- Я бы тоже, но мы туда не вернемся, - сказала Оля очень серьезно, - потому что завтра я умру. И ты мне в этом поможешь.
Время остановилось окончательно. Мягко, еле слышно, где-то сбоку и внизу шумело вечернее море. Солнце еще не село в него, медленно склоняясь над живописной Лысой горой.
Макс решил пока не впадать в ступор и передать инициативу в разговоре Оле, чтобы выяснить, о чем она ведет речь. Да и, кажется, что она сама этого хотела. Пока чуть дрожащей тонкой рукой она снова наполняла стаканы коньяком, она заговорила чуть хрипловатым, заговорщицким голосом:
- Помнишь то дерево в роще? Еще в детстве я поняла, что не особенно хочу жить. Сейчас я понимаю, что насмотрелась на своих родителей: где-то работать с утра до вечера, получать гроши, жить в убогой квартире. Люди там у вас в городах, - она махнула тонкой рукой в неопределенном направлении, - копят весь год, чтобы приехать сюда, а я уже живу здесь. Что у меня было хорошего в жизни? Немного: родители меня любили, мы куда-то ходили и где-то гуляли, купались, нормальное такое детство... Ну а дальше ничего. Только не говори, что "можно выбиться в люди, выгодно выйти замуж, выучить язык, уехать за границу"... Если ты так скажешь - я тебе не поверю.
- Ни за что не буду говорить такую чушь, - сказал Макс, серьезно рассматривая Олю и пытаясь следить за ходом ее мысли, - у меня не было времени заразиться ненавистью к жизни. Выучился, уехал от родителей, работаю, провожу время по возможности, о будущем не думаю...
- А меня будущее пугает, оно нависло надо мной глыбой определенности, рутины, бытовухи и скуки. Неважно, выйду я замуж или нет, будут дети или нет - все одно и тоже: стирка, уборка, работа, копейки, борьба эгоизмов, неблагодарность от всех за все... В последнее время я думаю, что есть еще что-то, - продолжала Оля, - все таки дело не только в родителях, бытовой неустроенности или просто бедности. Как не всем суждено дожить до старости или плодить детей, так и не всем суждено просто радоваться жизни, по крайней мере долго. Вот оно - море, горы, вино, фрукты, Юг. А что еще? Весь мир мне не объехать, да если и поехала бы, то, как вернулась бы, еще больше тосковать стала бы. А даже если, как миллионеры, просто всю жизнь ездить и тратить, то будет ощущение, что как листок тебя носит - зачем, почему? Кругом одна пустота...
- Ну жизнь сама по себе течет, - Макс осторожно подбирал слова, - она существует по своим законам, независимо от того, что мы думаем...
- Но она может быть отравлена слишком долгим ожиданием чуда! - воскликнула Оля и залпом допила коньяк, - как может перестоять закваска, как может скиснуть вино, как может засохнуть фрукт. Так почему не закончить все легко и красиво тогда, когда внутри почувствовала, что это предел?
- А может это возрастной кризис? - Макс тоже допил коньяк - умрешь - уже не будет возможности узнать, ошибалась или нет.