Оставшиеся недели до встречи прошли в выяснении взаимных биографий, предпочтений по противоположному полу, еде, выпивке, музыке, и тому подобным вещам.
<p>
2</p>
Мать Оли была из Архангельска. Простая, скромная и тихая, из бедной семьи. "Не то чтобы посмотреть на мужчину, даже глаза бы не подняла никогда", - писала про нее Оля. В 1978 году, когда ей было 18 лет, ее отправили в один из анапских санаториев лечить малокровие. "Такая бледная всегда была, кожа иногда как будто светилась... прямо как у меня", - уточняла про мать Оля.
Неизвестно, что привлекло ее в местном парне, сразу после школы отправившемуся работать на Анапский винзавод, только по возвращению в Архангельск она окончила 2-й курс педучилища, забрала документы и перевелась в Анапу. Тем же летом, через год, поженились, а еще через год, а день открытия Олимпиады в Москве, родилась Оля.
"Я думаю, - писала Оля, - что мать подкупила твердость, решительность отца. Хотя и работал на винзаводе, выпивал очень умеренно, и больше не с работниками, а с близкими друзьями и дома. Потом, ждал маму целый год, писал ей такие письма, что у меня слезы текли (ма мне читала), дождался, получили в 1987-м от завода квартиру, в которой я тебе и пишу сейчас, ну и... были обычной семьей. Я, конечно, хотела братика, но он так и не появился. Мама работала в школе, но, по-моему, ей это не особенно нравилось..."
Семья разрушилась с окончанием перестройки. В 1992-м винзавод перешел на трехдневку, а потом и на двухдневную рабочую неделю, ходили слухи о его полном закрытии, зарплату задерживали на месяц, потом два, три... Отец думал устроиться на Темрюкский коньячный завод, но там дела шли не многим лучше, да и нужно было бы переезжать. Можно было бы решить и с этим, но отец тогда по-настоящему запил. "Наверное, ум наш так устроен, - писала Оля, - все время нужно что-то делать... Отец был человек деятельный, на заводе многое предлагал, его ценили. А тут два в неделю работаешь, и то часто неполный день, остальное время под рукой дешевое вино и коньяк, такие же отчаявшиеся мужики..."
В августе 1994-го у отца случился первый инфаркт, после которого он дал торжественную клятву не пить больше никогда, и переехать "хоть в Москву", но найти работу. Сумрак немного развеялся: приватизировали квартиру, стали искать работу, появилось несколько вариантов в Новороссийском порту и Ростове, но в марте 1995-го у него случился запой - на тот раз последний, сердце не выдержало. И Оля описала грустные похороны отца под холодным мартовским небом - за счет завода, поскольку у самих денег было только на еду.
Осенью того же года у матери снова обострилось малокровие - почти не работала, сидела все время на больничных,ездила обследоваться то в Ростов, то в Краснодар. Дали направление в Москву, в онкоцентр, но не поехала: "уже тогда, наверное, чувствовала, что долго не проживет". В Москву отправили только мазки крови, и через 10 дней пришел диагноз: "Эритробластный лейкоз?".
Побывав в библиотеке, почитав нужную литературу у подруги, которая училась в медучилище, Оля поняла, что даже если лейкоз перейдет в хроническую форму, матери осталось недолго. "Мы с мамой поговорили прямо, я ей сказала, что думаю я, а она мне ответила, что думает она, - писала Оля Максу, - и мы как-то успокоились. В те три месяца, что оставались маме, много шутили, играли в карты, иногда даже пили вино, гуляли в Ореховой роще и один раз даже устроили пикник в горах. Мама рассказывала, что до моего рождения у них с папой была традиция устраивать пикник на этом месте".
Мама умерла в апреле 1996-го, за три дня. В пятницу потеряла сознание, в воскресенье умерла в Анапской городской больнице...
Ее хоронили как и отца, от работы, то есть за счет школы. Мать хотела, чтобы Оля ехала назад в Архангельск, к бабушке. Ее логика была простой: ее болезнь от жаркого южного солнца, и, "раз все наши предки, Оленька,с Севера, тебе лучше жить там. Оленька, я уехала оттуда, и кроме тебя, не нашла здесь счастья, так что и тебе лучше вернуться, хоть за бабушкой посмотришь..."
Но Оля не поехала в Архангельск, в котором даже не была. Она вела переписку с бабушкой, но написала ей сразу и прямо: пока не закончит учебу, думать о переезде не будет. Тем же летом 1996-го она поступила в педучилище на Астраханской улице -тоже самое, которое когда-то закончила ее мать, и сейчас уже заканчивала 2-й, предпоследний, курс.
"Есть причины, - прочитал Макс от Оли в последнюю их переписку перед отъездом, - по которой я не поеду в Архангельск и не закончу училище. Будет интересно - расскажу и все узнаешь..."
<p>
3</p>
Итак, Макс еще раз проверил все карманы, подхватил рюкзак, купленный возле станции Люберцы-1 еще во времена поездок к родителям, закрыл свою съемную квартиру и поехал на электричке на Казанский вокзал, откуда через 2 часа отправлялся поезд в Анапу.
Макс не любил мотаться с большими и тяжелыми сумками "до отрыва рук". Возможно, это была одна из психологических причин, почему он перестал общаться с родителями. Но сейчас думать об этом не хотелось - впереди была поездка на море и встреча с Олей.
Поезд оказался старый, еще советских времен, проводница большой, старой и разползшейся, уставшей и разочарованной в жизни бабой, а соседи по купе - предсказуемой семьей, в которой все безумно устали и тихо ненавидят друг друга. Макс до этого не ездил на поездах дальнего следования, но ничего из этого его не удивило: слишком много слышал о поездах от коллег и случайных знакомцев.Поэтому он и взял себе места в оба конца поездки в купе, а не плацкарте - средства позволяли, да и рост в 180 см предполагал наличие возможности ехать с относительным комфортом.
Семья попутчиков оказалась из Краснодара (в Москве добывали направление отцу семейства), и состояла из узкогрудого отца-туберкулезника, который направлялся в один из пансионатов возле Анапы, его огромной жены и разбалованного первоклашки. Максу и здесь удалось применить свои навыки общения: он рассказал о своем желании отдохнуть на море, семья его выбор одобрила, и угостила отличными кубанскими помидорами.