— За что вы не любите Ларису? — поинтересовался я наконец. Эти недомолвки мне стали надоедать…
Он усмехнулся и залпом допил кофе из кружки с изображением симпатичного бурого медведя.
— А вы ее любите? — спросил он.
— Только одесские евреи отвечают вопросом на вопрос, — сказал я спокойно. — А вы, кажется, не одесский?
— Нет, я белорусский, — ответил Боря и поправил очки. Он продолжал внимательно смотреть на меня через давно немытые стекла.
— Так отчего вы не любите Ларису? — повторил я.
Боря опять усмехнулся и сказал:
— Кажется, я уже ответил вам… Ответьте себе самому на вопрос, за что ее не любите вы сами. Это и будет ответом на ваш вопрос мне.
— Да-а, — протянул я. — Так что вы хотели сказать про ценности? У Васи много ценностей, которые нуждаются в банковском сейфе?
— Нет, не много, — ответил Боря. — Таких вещей у него две. Вот я и пришел предложить свой сейф на первое время. Уж очевидно, что вокруг этого дома бродят преступники. И не какие-то, а страшные. Они не остановились перед убийством, так что уж подавно не остановятся и перед ограблением.
— Ну и что? — спросил я. — Лариса вам отдала эти две вещи?
— Нет, — пожал плечами Боря. — Она сказала, что не хочет отдавать. Может быть, она мне не доверяет… Хотя это глупо. Я предложил от чистого сердца.
— Ну, я не хотел бы вмешиваться в это дело, — ответил я равнодушно. Мне и в самом деле было неинтересно все это. Какие могут быть разговоры о каких-то ценностях в то время, как в морге лежит изуродованное тело моего брата?
— Я вас и не прошу вмешиваться, — сказал Боря, — а прошу вас только узнать у Ларисы, не собирается ли она эти вещи продать. Потому что если собирается, то я готов катить их. Вот и все.
— А отчего вы решили, что Лариса хочет их продавать? — спросил я и довольно хамским голосом сказал: — Так вы зачем сюда пришли? Предложить свою помощь вдове или покупать вещи своего друга, когда его еще не похоронили?
Я когда-то слышал о том, что коллекционеры и вообще люди, занимающиеся собиранием чего-либо, очень странные. И в каком-то смысле опасные. Они так увлечены своими поисками и сохранением найденного, что у них атрофируются все остальные человеческие чувства.
Было похоже, что один из таких сидел сейчас напротив меня… Может быть, он и с Васей дружил просто потому, что Вася для него был не просто человеком, а нес некую функцию — то есть был человеком, имевшим в своей коллекции нечто…
Так вот они какие — монстры коллекционирования! Но Боря, видимо, понял, о чем я подумал, и не обиделся на мои последние слова.
— Я пришел предложить свою помощь вдове, — сказал он спокойно, стараясь говорить медленно и внятно, чтобы я понял его. — И совершенно не думал о том, чтобы что-то покупать. Я просто пришел предложить поместить вещи в сейф, чтобы до них не добрались негодяи, которые убили Васю скорее всего именно из-за этих вещей. — Боря помолчал, чертя ложкой на клеенке, а потом добавил: — Потому что, кроме этих двух вещей, его больше было убивать не за что.
— Он получил их законным путем? — спросил я на всякий случай.
— А вы что, сомневаетесь в своем брате? — удивился Боря, — Нет, все абсолютно законно. Просто многие хотели бы иметь эти вещи, потому что они очень дорого стоят.
Потом Боря закурил еще одну сигарету и сказал:
— Вы зря на меня рассердились. Просто все дело в том, что я не очень доверяю Ларисе. Видите ли, она сказала мне, что не хочет давать мне на хранение вещи. Но… У меня есть сомнение, что эти вещи вообще есть сейчас у нее. Вот в чем дело.
— А что это были за вещи?
— Во-первых, это икона. Одна, но очень старинная и хорошо сохранившаяся, владимирской школы, в золотом окладе. Она очень-очень дорого стоит. Во-вторых, это коллекция бронзовых литых печаток прошлого века. Есть и начала этого века, но в основном, конечно, девятнадцатый. Их у него больше ста. Вася собирал их несколько лет.
Вот об этом я знал достаточно хорошо. Он каждый раз во время моих приездов показывал мне свои новые приобретения. Это был целый ритуал. Он доставал их из шкафа и показывал каждую по отдельности. Главным было подержать эту штуку в руке. Вася считал, что без этого оценить печатку нельзя.
— Она же сделана для того, чтобы ее держали в руке, — объяснял он, любовно потряхивая кулаком с зажатой в нем бронзовой фигуркой. Потом давал подержать и мне, и никогда не успокаивался, пока не получал заверений в том, что это «очень пластично»…