Молодежь была, как я уже сказал, разного возраста — от подростков до моих ровесников. Но у этих людей с окраины после десяти лет разницы в возрасте не чувствуется. Примерно в двенадцать лет они все равно останавливаются в своем развитии, и поэтому их поведение почти одинаковое.
Что пятнадцатилетние пацаны-пэтэушники, что их старшие братья за двадцать лет — никакой ощутимой разницы. То же самое можно сказать об их сестрах и подругах. Бессмысленные глаза, слюнявые рты, жующие жвачку, расхлябанность в движениях. Я не уверен, что большинство из них знает, например, что столица нашей страны — город Москва…
И пусть не спорят со мной разные педагоги и прочие записные гуманисты. Я вижу толпу этих молодых людей почти каждый день и вижу подолгу. И общаюсь с ними. Так что мое мнение — это мнение знающего человека.
Все написано на лицах этих юношей и девушек. Страшные следы вырождения уже не проступают, они явственны.
Когорта русских писателей, начиная от Вересаева и заканчивая Федором Абрамовым, предупреждала об опасности вырождения. Зря старались. Это уже произошло.
И когда я смотрел на них, бессмысленно прыгающих в душном зале под грохот аппаратуры, я все это видел. Видел свершившийся, необратимый факт.
Детство с пьяным папой и озлобленной мамой, которые двух слов связать не могут и в основном общаются друг с другом и с окружающим миром при помощи мычания. Потом школа, первые драки в туалете. Потом юность — с портвейном и «Беломором». И все это на фоне скудного нерационального питания и полного отсутствия морали вокруг.
Потому что без семьи морали быть не может. А то, что называют семьей «эти», — не семья, а в лучшем случае животное стадо.
Все это я прекрасно понимал, но делать было нечего. Если они несли в мою кассу деньги, я продолжал дискотеки. Это был мой единственный бизнес.
Вот только незаметно с двух сторон подступала опасность. Поначалу я не замечал ее.
Прежде всего на меня озлобились все городские власти. Народное образование слало письма о том, что я своими танцами отвлекаю детей от учебы. Милиция приходила и ругалась, говоря, что у меня теперь рассадник преступности…
С народным образованием я разобрался быстро. Я пригласил инспектора роно на дискотеку. Когда она пришла, я провел ее в зал и показал то, что происходит. Потом мы заглянули в туалет, где можно было вешать топор — так было накурено. Стоял мат до неба, и прямо в незапертых кабинках пацаны трахали девчонок по очереди.
В довершение всего мы еще стали свидетелями драки на улице, перед входом. Я посмотрел в глаза испуганной инспекторши и сказал:
— Это ваши дети? Вот эти скоты — те дети, о которых вы так трогательно заботитесь?
Она не нашлась, что сказать. Не могла же она в самом деле признаться мне, что вот эти — плоды их педагогических усилий за много лет.
— Но права ребенка… — сказала она и замолчала.
— Какого ребенка? — спросил я. — Посмотрите вокруг. Если он курит, пьет и трахается, а потом бьет кирпичом в лицо человека — разве это ребенок? Ребенок сидит дома и учит уроки. Вот его права и защищайте. Но здесь таких нет, так что можете больше сюда не приходить.
Что касается милиции, то я сказал:
— Отлично. Вы можете присылать сюда своих сотрудников хоть каждый вечер. Вы говорите, что тут собирается все хулиганье. Наверное, это действительно так. Но для вас это даже очень удобно. Вот, приходите и хватайте их прямо тут. Искать не надо… Совсем легко вам стало работать — пришел на танцы и арестовывай, сколько угодно.
Но они только обозлились на меня за это и сказали, что порядок я должен обеспечивать сам.
Но милиция и народное образование — это была только одна, первая опасность. Вторая заключалась в том, что официальные органы, конечно, были совершенно правы. У меня действительно собиралась вся шпана Белогорска.
И в первую очередь эта шпана угрожала мне самому. Не сразу, но вскоре я сам почувствовал это.
Дело в том, что всякие хулиганские компании стали чувствовать себя здесь, в клубе, хозяевами.
Такого поворота событий я не предвидел.
Дело в том, что хулиганы имеют тенденцию собираться в стаи. Чем ниже уровень развития человека, тем ближе он стоит к животному. Это известно всем со школьной скамьи.
А животные, в особенности агрессивные и голодные, всегда сбиваются в стаи. Так же и хулиганы.
А кроме того, когда они этими своими стаями несколько раз где-нибудь побывают, то инстинктивно начинают считать это место как бы своим. Как бы принадлежащим им.