Она постеснялась опять заговорить о том, что ей стоит все это. Ведь свои мучительные оргазмы она переживала, проходя через позор, через стыд. Через то, что она теперь принадлежала этому грязному скоту.
Теперь она придумала для меня новую пытку. Новое унижение. Она стала собираться на работу в клуб при мне, в той комнате, где я лежал.
Я принужден был смотреть, как она тщательно приводит себя в порядок, как завивает волосы, как натягивает чулки и пристегивает их к поясу… Я смотрел на это молча, ничем не выдавая своих чувств.
Валентина не скрывала от меня своего положения. Наоборот, сразу после возвращения с дискотеки, она приходила ко мне и рассказывала о том, что у нее было с Быком.
Да и рассказывать было не обязательно — все было написано на ней самой. Я и без слов отлично себе все представлял. Как Валентина стоит на четвереньках, с задранным платьем на полу кабинета, как ее завитые волосы лежат на полу и как она сладострастно стонет и визжит от проникновений и шлепков по отставленному заду.
И как потом бежит с голым задом домой, еще разгоряченная и пылающая от страсти…
Не буду говорить о том, в какой кошмар, в какую повседневную пытку превратилась моя жизнь. Ведь я был уже не маленьким мальчиком. За что судьба послала меня в мир таким слабым и беззащитным? Почему все это случалось именно со мной? Сначала мама, потом жена предали меня.
Наверное, мне суждено все время пить горечь измены и оскорбления. Неужели я сам не могу измениться и стать таким же, как Олег или Бык? Почему я не могу так же подчинять себе женщину и дарить ей наслаждение? Такое, чтобы она плакала и смеялась одновременно?
Я хочу, чтобы и от меня женщина уходила без трусов, поджав голый зад, и при этом еще благодарила меня…
Все закончилось довольно быстро. Бык бросил Валентину. Она попросту ему надоела. Этого, конечно, следовало ожидать. Не столько сама Валентина была ему нужна. Нет, он хотел утвердиться над ней и, значит, надо мной. Ему хотелось из принципа подчинить себе приличную замужнюю женщину и трахать ее, да еще сделать это на глазах ее мужа.
Это ведь он не только Валентину трахал у меня на глазах. Это он трахал нас обоих.
Теперь, когда он так легко и быстро добился своей цели, Валентина стала ему неинтересна. Он сделал с ней все, что хотел. Он унизил ее и меня так, как только подсказывала ему его фантазия уличного подонка…
Бык, наверное, вообще не отличался постоянством. Так что однажды вечером Валентина пришла домой мрачнее тучи. Она чуть не плакала.
Я сразу понял, в чем дело. Она не скрывала этого и рассказала, что Бык нашел себе какую-то девчонку восемнадцати лет и послал Валентину подальше.
— Ну вот, — сказал я язвительно. — Теперь ты можешь опять носить трусы.
Валентина посмотрела на меня ненавидящим взглядом.
Это событие примерно совпало с днем, когда с меня сняли гипс и я начал ходить. Первое время с костылями, потом с палкой. Я стал добираться до клуба и теперь мог сам дежурить на дискотеках.
Мне было невыносимо смотреть на Быка. Хотя, к его относительной чести надо сказать, что он больше не напоминал мне о том, что произошло. То ли он был пьян в тот вечер, когда заставил Валентину вести его к нам, домой, то ли ему стало неинтересно вообще вспоминать о пройденном этапе.
Он понимал, что я укрощен навсегда и больше ему совсем не опасен. Он добился своего и, кажется, успокоился.
— Привет, начальник, — сказал он мне при моем первом появлении. — С выздоровленьицем.
Он сказал это даже без издевательской улыбки, как будто это не его люди искалечили меня.
Я промолчал и пошел к себе в кабинет, в место, где моя жена так долго в мое отсутствие служила игрушкой и забавой Быку…
С Валентиной мы почти не общались. Она готовила обед, я топил печку. Мы вместе ходили в клуб на работу, но общения между нами больше не было. Да и что мы могли сказать друг другу?
Было совершенно очевидно, что долго так жить нельзя и что ситуация должна так или иначе разрешиться.
Валентина должна была уйти от меня. Теперь, когда я поправился, у нее не оставалось даже формального повода быть со мной. Решительного разговора и разрыва следовало ожидать со дня на день. Но я не мог отпустить Валентину просто так. Я понимал, что если сейчас она от меня уйдет и я останусь один, то никогда больше не стану мужчиной. Никогда. Мой комплекс окаменеет, и я прекращу быть мужчиной окончательно.
Нельзя было отпускать ее. Я должен был что-то сделать, чтобы остаться с высоко поднятой головой. Сколько можно быть униженным и растоптанным? Сколько можно позволять издеваться над собой?