Теперь я расплачиваюсь за свою наивность. Я собираю осколки своего сердца там, где ты их выбросил, и пытаюсь найти способ собрать их воедино, чтобы жить дальше и надеяться забыть тебя, ― продолжает она, ее голос густ от эмоций, так как она с трудом пытается вымолвить слова сквозь очередную волну слез. Но в ее глазах светится решимость. ― И я это сделаю. Я полюбила тебя и разлюблю, но не тогда, когда ты будешь появляться у меня посреди ночи. Не в том случае, если ты не дашь мне забыть тебя. Поэтому, пожалуйста, просто... отпусти меня.
Можно ли задохнуться изнутри?
Быть настолько подавленным глубиной и широтой своих эмоций, что они становятся физически ощутимыми в животе, оттесняя все жизненно важные органы и удушая их ребрами, пока не появится ощущение, что ты сейчас умрешь?
Именно это я сейчас и чувствую.
Ее признание заставляет мое сердце биться с новой силой, а затем резко падать вниз, когда она говорит о своей решимости заставить себя разлюбить меня.
Я отчаянно пытаюсь дать ей понять, что все это не односторонне. Что я чувствую то же, что и она.
― Ты не единственная, кто это чувствует. Я...
― Нет! ― Она вскрикивает, встревоженная, и протягивает руку между нами, чтобы остановить меня. ― Ты не имеешь права говорить мне это сейчас. Если ты собирался сказать то, что, как мне кажется, ты собирался сказать, ты никогда не сможешь сказать мне эти слова.
Я съедаю пространство между нами в два шага, пока не возвышаюсь над ней.
― Это не тебе решать. Если я хочу сказать тебе о своих чувствах, я скажу, а ты выслушаешь.
― Тогда скажи мне, ― издевается она. ― Я тебе не поверю. Это будет просто еще одна ложь, которая пополнит список. Ты думаешь, что пари ничего не значило? Твои слова будут значить еще меньше. ― Жестоко заявляет она.
Я хочу бороться с ней. Сказать ей, как она ошибается, а потом заставить ее все равно выслушать.
Желание рвется сквозь меня и кричит, чтобы его выпустили, но я контролирую его.
Я ничего не добьюсь, если буду противостоять ей таким образом, поэтому я расскажу ей всю правду.
Я покажу ей, какие муки я испытываю.
― Не делай этого, Тайер. Пожалуйста. Злись на меня, ругайся, кидай в меня вещи, мне все равно, но только не заканчивай с этим. ― Я умоляю. ― Скажи мне, что тебе нужно, чтобы я сделал. Я сделаю это.
Она молча качает головой, не желая встречаться с моим взглядом.
― Тебе нужно, чтобы я бросил футбол? Мое состояние? Ты хочешь, чтобы меня унизили так же, как тебя? Или, может быть, ты хочешь меня как-нибудь высечь? Я уже медленно истекаю кровью на твоем полу, но я дам тебе нож и позволю закончить работу, если это означает, что ты простишь меня. Просто скажи мне, чего ты хочешь, и я дам тебе это.
― Я не собираюсь тебя прощать, ― отвечает она мне, и в ее голосе звучит вся печаль мира.
Я нежно обнимаю ее лицо и наклоняю голову к ней, опускаю губы в легкий поцелуй на ее щеку.
― Я не собираюсь сдаваться.
На короткий миг она закрывает глаза и прижимается к моим губам. Она ищет утешения, которое, как она подсознательно знает, даю ей только я, даже если ее голова заставляет ее бороться с сердцем.
Но потом она отстраняется, и чары разрушаются.
― Пожалуйста, не усложняй ситуацию.
― Я не собираюсь усложнять, Тайер. Я сделаю так, что ты не сможешь уйти от меня, так же как и я не смогу уйти от тебя.
― Макли... ― говорит она усталым голосом. Она выглядит полностью побежденной и физически истощенной нашим обменом мнениями.
― Можешь больше ничего не говорить, я уйду. ― Я двигаюсь к двери и открываю ее, а затем останавливаюсь в дверном проеме. ― Я докажу тебе, что ты снова можешь мне доверять, обещаю. ― Я говорю, решимость твердит мой голос. ― Во что бы ты ни верила сейчас, ты всегда была мне нужна. Всегда. С того самого момента, как я увидел тебя возле Bella’s, я понял, что ты моя. Так что нет, я тебя не отпущу. ― Я смотрю на нее, стоящую там и смотрящую на меня потерянными глазами, и сопротивляюсь желанию пойти к ней. ― Возвращайся в постель и мечтай обо мне, любимая. Я скоро вернусь за тобой. ― Я говорю, повторяя слова, которые говорил ей все эти недели назад.
37
После разговора с Тайер я вхожу в наш гостевой дом и направляюсь на нижний уровень, думая об убийстве и не испытывая ни малейшей склонности к милосердию.
В подвале раньше был второй спортзал, но с годами мы переоборудовали его в комнату для содержания людей, вмешивающихся в наш бизнес.
Здесь скошенный пол, ведущий к стоку, и стены с мягкой звукоизоляцией.
Не то чтобы снаружи было слышно, как кто-то кричит, даже если бы этого не было, но это приятный штрих.
Девлину заткнули рот и привязали к стулу посреди комнаты, удобно расположенному прямо над стоком. Из пореза на брови течет кровь, скорее всего, это произошло, когда его привезли сюда.
Роуг смотрит на телефон, прислонившись к стене, и, вероятно, переписывается с Беллами, а Феникс стоит над Девлином с садистским взглядом.
Из нас троих он самый тихий, но самый смертоносный. Люди часто принимают его молчание за незаинтересованность, но за маской скрывается извращенный разум, который работает гораздо быстрее, чем все остальные вокруг.
Он упивается этой кровью и потрохами, отчасти из-за бизнеса своей семьи.
Для сравнения, я больше похож на обаяшку, который «с медом больше пчел соберет». Я не особенно жесток, если только этого не требует ситуация.
А угрожать тому, что принадлежит мне, ― это, скажем так, преступление с большой буквы.
Я чувствую удовлетворение, когда глаза Девлина расширяются от страха, когда он видит, как я вхожу.
― Судя по твоей реакции, ты прекрасно знаешь, почему ты здесь.
Он судорожно трясет головой, кричит, пытаясь вырвать кляп изо рта и высунуть язык. Я бью его правым хуком в челюсть с такой силой, что стул отлетает назад и падает на пол.
Я стою над ним и медленно закатываю рукава рубашки. Не тороплюсь, растягивая агонию его предвкушения, пока он извивается, отчаянно пытаясь отодвинуть стул и себя от меня.
Это тщетные усилия. Ему некуда деться.
Наклонившись, я вцепился руками в его рубашку и притянул его к себе.
― Держи стул. ― Я обращаюсь к Фениксу, и глаза Девлина увеличиваются втрое, прежде чем он снова пытается закричать.
Как только его удерживают, я продолжаю наносить жестокие удары по его лицу и животу.
Я безжалостен, меня подстегивает ярость от раздора, который он посеял в моих отношениях, горечь и печаль от того, что я причинил боль Тайер, и ревность от того, что она теперь считает себя одинокой.
Я словно нахожусь в трансе, полностью отключив мозг и все остальное тело, кроме кулаков, которые обрушивают на него свою ярость.
Когда я прихожу в себя и смотрю на Девлина, его голова склонилась.
Он без сознания.
Я дергаю его за волосы. Его лицо представляет собой изуродованное кровавое месиво. Глаза опухли, губы порезаны, на щеках синяки и кровь.
Этого недостаточно.