«Пора его остановить», — запаниковала Алла.
И тут, словно прочитав ее мысли, Серега оттолкнул Алку от себя, порывисто дыша, отвернулся к окну:
— Что, все мечтаешь о нем? Забыла, сколько горя принес он всем нам? — от нежности в его голосе не осталось и следа.
— Ты о чем это? Сережа, что-то я не пойму тебя.
— Да так, ни о чем, — криво усмехнувшись, Серега двинулся к двери. — Я же не дурак, вижу, что мои поцелуи тебя не трогают. Под ним небось визжала, как кошка.
Грязно выругавшись, он взялся за ручку входной двери:
— В понедельник берешь отпуск, собираешь вещи себе и Стасу, — Аллу возмутил безапелляционный Серегин тон, но она промолчала. — Я отвезу вас к своей тетке в Хабаровск.
— Ты сдурел, что ли, даль-то какая! — хлопая ресницами, Алка уставилась на него, закипая. А когда она закипала, то становилась неуправляемой. — На край света я повезу ребенка? Да там холод-то какой! Нечего за меня решать!
— Полчаса назад кто-то рыдал у меня на плече и просил о помощи, — голос Сереги стал обманчиво вкрадчивым. — Может, у тебя есть какие-то предложения? Я готов выслушать.
Прикусив язык, Алка сердито уставилась на своего друга, не зная, что ответить.
— Так-то, милочка! Молчишь? Правильно делаешь.
С этими словами Серега ушел, сильно хлопнув напоследок дверью.
Утренний эпизод на весь день выбил Аллу из колеи. За что ни бралась, все валилось из рук. Одна радость — Стасик. Подойдет, прижмется, ласковый, как котенок.
Гладя его светлые как лен волосы, все в мелких кудряшках, Алла вспоминала, как пять лет назад перебирала такие же упругие белокурые кудри на другой голове.
«Боже мой! Как они похожи. Ну почему Стасик ничего не взял от меня? — размышляла она. — Ведь вылитый портрет своего отца. Манера разговаривать, глядя прямо в глаза собеседнику, походка. Даже кушает как отец — неторопливо, основательно! А про внешность и говорить не приходится. Если сначала соседки строили догадки, кто отец ребенка, то едва Стасик стал подрастать — замолчали. Все и так ясно».
Алла не торопясь собирала вещи и размышляла:
«А с какой это стати я должна уезжать отсюда в тьмутаракань? Оставлять квартиру неизвестно на сколько. Дверь вон какая ветхая, плечом поднапри — и вывалится. Да и отпуск жалко тратить. Ждешь-ждешь целый год, хочется отдохнуть, полодырничать, а тут уезжать! Неизвестно, как меня там встретят. И где гарантия, что все это утрясется за время отпуска. Если Серега забрал все вещи себе, значит, я устраняюсь сама собой — моя хата с краю. Как быть? Ума не приложу».
Вздыхала, машинально наводя порядок в квартире. Неприятности неприятностями, а чистота и порядок у нее на первом месте. В маленькой квартирке пусть небогато, но уютно. Знакомые часто, приходя к ней в гости, не торопились уходить.
Малыш набегался за день так, что, еле успев поесть, уснул. Убирая его розовую пяточку под одеяло, она уже твердо знала, что в Хабаровск не поедет. Но что мальчика надо увезти из города — это бесспорно.
Спала она в эту ночь крепко и без сновидений, а когда проснулась, решение пришло само собой. Поедет она к Надежде. Про нее никто не знает. Это ее секрет, наверное, единственный, который ей удалось скрыть от бдительного ока Сереги и Кольки. Живет она недалеко, в каких-то тридцати километрах от их городка, что тоже очень удобно. «Стаську отвезу, осмотрюсь здесь: что и как, а там видно будет. Да и телефон у Надьки есть. Так что связь с сыном будет постоянная», — повеселев, Алка быстренько собралась в дорогу.
Уже подъезжая к Надькиному поселку, она заробела: «А ну, как ее дома нет? Надо было позвонить. Хоть она человек домашний, но может ведь и отлучиться куда-нибудь».
Но все страхи оказались напрасными. Надежда была на месте, о чем свидетельствовала открытая нараспашку дверь ее уютного домика с голубыми окошками.
Алла вошла в калитку и громко позвала:
— Надюнчик! Ты где? Это я!
На терраске загромыхало, и Надежда выплыла собственной персоной. Надо добавить, Надюнчиком звала ее только Алка, поэтому та появилась уже с радостной улыбкой на устах:
— Кто это к нам приехал? Господи! Неужели дождалась? — Надя чуть не прослезилась и кинулась обниматься.
— Тише ты, задушишь! — Алка смеялась и говорила одновременно, а в горле стоял противный комок.
— А это кто такой хорошенький? — присев перед Стасом, Надежда с нежностью разглядывала мальчика со всех сторон, глаза ее подозрительно заблестели. Она подхватила его на руки, облобызала румяные щечки и, щебеча, пошла к дому. — Стасюшка, мальчик мой хорошенький! Приехал тетку Надю навестить, вот умник-то.
Алка с глупой улыбкой наблюдала за ними, бросив сумку у ног, на душе было радостно и спокойно, будто ее приезд сюда не был следствием грядущих неприятностей.
Сияющая Надежда оглянулась с порога:
— Ну, чего сияешь? Иди уж, мамуля дорогая!
Подняв сумку и проходя через двор, Алка на ходу отмечала, какой порядок царил вокруг: ни одной лишней щепки или ведра перевернутого, все на своем месте. «Стасику хорошо тут будет, воздух какой — хоть ложками ешь. Тишина!» — Алка вздохнула, представив разлуку с сыном, с которым не разлучалась с рождения.
Надежда уже хлопотала вовсю. Стасик, раздетый и обласканный, уплетал сгущенку, как всегда неторопливо, но при этом ухитряясь перемазаться от уха до уха.
Тарелки как по волшебству одна за другой появлялись на столе: грибы, курятина, сало, колбаса и всякие соленья.
— Сейчас еще картошечки сварю, а то не дело это — без картошечки-то! — Надька разрумянилась и сновала от стола к плите, от плиты к холодильнику. — Эх, знала бы, что приедете, не стала бы молоко продавать, а то я-то его не люблю, все продаю почти, оставляю только на масло или сметану.
— Надюнчик, как я по тебе соскучилась! — Алка сидела, привалившись к столу, и не сводила с нее глаз.
— Соскучилась, — передразнила Надька. — Как же! Три года не была! Как будто ехать на край света! У, бесстыжая!
С этими словами Надежда подошла к ней, облапила и прижала к своей пухлой груди:
— Что случилось-то, Алк? Понимаю, с порога не спрашивают, ну ты ж знаешь, как я за тебя переживаю! И глазыньки твои обмануть меня не могут — уж очень они грустные. Права я или нет?
Алка всхлипнула:
— Права! Еще как права! Но разговор этот долгий и не при ребенке.
Стасик, услышав, что о нем говорят, перестал есть и смотрел на них. Взгляд его небесно-голубых глаз был не по-детски серьезен.
— Все в порядке, малыш. Кушай, кушай, — Алла, освободясь из Надькиных объятий, чмокнула сына в макушку.
— А ты плачешь? — он все еще настороженно смотрел на мать.
— Нет, милый. Просто мы с тетей Надей давно не виделись, вот и все.
Стасик продолжил свое занятие, а Надежда свое — метать тарелки на стол. При этом то и дело поглядывала на Алку: «Во что ты опять влипла?» — вопрошал ее взгляд, но она молчала, только вздыхала время от времени.
Когда все со стола было перепробовано и за встречу выпито не по одной рюмке знаменитой Надькиной наливки, Алка приступила к своему рассказу. Стасика отправили играть с котенком в другую комнату, и оттуда доносился радостный визг малыша.
Надо отдать должное — Надька слушать умела. Когда Алка закончила, она, пытливо глядя на нее, спросила:
— А почему ты сама-то не хочешь исчезнуть из города? Что у меня, места, что ли, не хватит? Ты знаешь, что, кроме вас со Стаськой, у меня никого нет. Если завтра соберешься жить здесь совсем, я всем святым свечек понаставлю.
— Ну, у меня работа, — растягивая слова, мямлила Алка, — да и квартиру оставлять надолго не хочется.
— Чего у тебя там брать-то? Да моего добра на всех хватит!
— А что ни что, все равно жалко! Я на кровные все покупала! — окрысилась Алла.
— Ты кого обмануть хочешь? Это ты можешь Сереге или Кольке заливать, они по глупости своей мужской, может, и поверят, но я-то знаю, почему ты в городе хочешь остаться! — Надежда в сердцах бросила тряпку, которой сметала крошки со стола. — Все забыть не можешь! За что ж ты любишь его так по-собачьи? Тьфу!