– Ну всё, я закончил, – с поистине профессиональным хладнокровием тот обернулся ко мне. – Готова расплачиваться?
– А до утра подождать? – осторожно осведомилась я, отступая в коридор.
– Вот ещё, я кредиты не раздаю, – категорично заявили мне, вылавливая и настойчиво возвращая в кухню.
–Ты ж спать хотел. П-подожди… – принялась неразборчиво мямлить я, отступая к столу, но он на это не вёлся, не позволяя сократить расстояние между нами, и когда я упёрлась ягодицами в столешницу, то выдала от смятения совсем уж звёздную фразу.–Ты совсем уже что ли совсем?..
– Да, – подтвердил Громов, плотоядно сверкая глазами, –Я совсем.
Он навис сверху, заставляя внутренне сжаться, потому что источал, чёрт возьми, опасность, как-то очень быстро превращаясь из местной грозы тараканов в горячего совратителя. Я томно вздохнула, закусив палец, потому что – какой он в этих своих трусах, лохматый со сна и со всеми своими шрамами –секс.
– На столе будет не очень… удобно, – пробормотала я, окончательно стушевавшись.
– Ничего страшного, – соблазнительным шёпотом промурлыкали мне на ухо, пуская по позвоночнику волны расслабляющей дрожи.– Будет моё маленькое наказание за позднюю побудку.
И мне захотелось заорать, что я сдаюсь, сдаюсь, чёрт побери, сдаюсь, ты слишком охуенный, возьми меня прямо здесь, но свело лёгкие, и воздух вырвался из груди с характерным присвистом. Громов слегка приподнял меня, помогая сесть на стол, и я перевела пьяный, чуть расфокусированный взгляд на его лицо. Кожа мгновенно покрылась мурашками: мой краш так зловеще улыбался, что тянуло обозвать его богом похоти. Плеча коснулись чужие губы, он сначала поцеловал кожу, едва касаясь губами, затем последовал ощутимый, исполненный укора укус.
– Вообще-то, – я с трудом перевела дыхание, – это мне тут надо негодовать… Развёл тут этих, как их…
Он подался вперёд, накрывая мои губы своими, очень подло не давая договорить, и я упала на стол от такого резкого движения. Больно ударилась локтем, зашипела и выгнулась. Меня успокоили поцелуем в ключицу. Денис сначала припал к ней губами, потом ткнулся носом, как кот, тяжело втягивая воздух. Из головы разом выветрились все мысли, даже самые чёткие. Мир повис вокруг смазанный, вязкий и медленный, как предсумрачные облака. Громов расстёгивал мою ночную рубашку спокойными методичными движениями, в которых не было ни единого лишнего жеста.
Я перехватила его руку, встретилась взглядом.
«Ой, да просто порви».
Но ему было не интересно так. Хотелось прочувствовать и пережить всё, каждый момент. Хотя на последней пуговице он всё же сбился, отодрал её под мой одобрительный вздох, и наконец стал намного ближе. Я притянула его к себе, такого большого и своего, жадно сверкая мутными от неприличных желаний глазами, блаженно оглаживая рельефную спину. Я люблю, когда он носит свою рабочую чёрную водолазку. Но и когда он не носит ничего, вот как сейчас, тоже очень люблю. Кажется, я сказала ему это на ухо. Кажется, именно поэтому он задохнулся.
Как мы оба дрожали от близости, как ласки из таких самоуверенных и отработанных перешли в немного дёрганые, очень жадные и наполненные такими чувствами, от которых внутри поднимается дикий смерч и сносит всё к херам.
– Слав…– хрипло и многозначительно выдохнул Громов.
– Я… я… да, – напряжённо закусила губу, подаваясь навстречу, и меня накрыло удушливой волной жара.
Да. Да. Железный стояк. Знаю. Он вошёл медленно, просто чтобы поиздеваться. В голову ударила отборная дурь, мгновенно доводя до экстаза.
Я зажала ладонью рот, потому что поздно уже, и нужно иметь хоть каплю совести, нельзя быть громкой. Но потом с таким лютым кайфом вспомнила, что мы сейчас не в отцовском доме с кучей соседей по комнатам, мы в громовскомлофте, а значит, вообще одни на этаже, и стесняться нечего. С губ сорвался блаженный стон, и, о, как по нему отчётливо слышно было, что я умираю, как хочу большего.
Меня любовно чмокнули в висок.
– Как же я люблю твой голос, господи.
«Думай, прежде чем говорить такие фразы,» – хотелось огрызнуться мне. –«Лучше просто молчи, а то я кончу прямо сейчас». Но я была не в том положении, в котором человек в состоянии слова в разумные предложения складывать. Да Громов и сам всё понял, настроил ритм, неторопливый, размеренный и принялся методично и основательно меня иметь, на столе своей собственной кухни, растрепавшуюся и раскрасневшуюся. Давясь воздухом, чувствуя, как по мышцам током бьют импульсы наслаждения, я нашла его губы, припала к ним. Мой и никак больше. Никак иначе.
Электронные часы над плитой показывали, что четыре утра наступит через пять минут, и в окошко по этому случаю уже пробирался робкий весенний рассвет. Мы медленно приходили в себя, всё ещё разгорячённые и совсем-совсем поехавшие крышей.
– А знаешь, – я вяло похлопала Громова по плечу с дурной и счастливой улыбкой, – у нас вообще-то ещё много тараканов, если так посмотреть…
– Мне нравится твой энтузиазм, – хитро щурясь, одобрил тот.