Это был прощальный визит к одинокой, доживающей век, полуглухой и полуслепой старухе. В эти часы перед разлукой им хотелось быть вдвоем. Так хотелось сказать много-много, смотреть в глаза друг другу и не насмотреться. Визит был кстати.
Поднявшись в гору, они пошли пешком. Резвились, рвали цветы, слушали жужжание насекомых, вдыхали запахи цветов и поля и говорили те нежные, вечно новые, чудные слова о любви, которые говорит все человечество. Кто не знает этих непорочных, чистых, ласковых слов, кому они не звенели упоительной сладчайшей музыкой и кого не влекли на заре жизни в голубую манящую даль?..
Любовь и молодость! Какие чудные, прекрасные слова! Это то, что остается для человека навсегда, как самое дорогое, заветное и, увы, невозвратное. Это то, что он охотнее всего вспоминает на закате жизни, и, вспоминая, светлеет, свежеет и как будто молодеет его уставшая и огрубевшая душа.
— Аликс, хочешь, мы побежим в гору еще выше, к небу, к солнцу?
— Охотно, мой милый, любимый Ники. С тобой — куда угодно, хоть на край света.
Плыли по небу молочно-серые тучи, ветер дул в лицо, трепал золотисто-каштановые волосы принцессы, отталкивал назад, а они, взявшись за руки, бежали, тяжело дыша, смеялись радостно, и хотелось им от великого счастья обнять весь мир.
— Мы бежим навстречу буре, Аликс, — кричал он. — Будет буря, мы поспорим, и поборемся мы с ней…
— Нет, мой милый. Мы бежим навстречу счастью. Оно обоймет нас, как этот голубой туман, и согреет, как солнце. Огромной любви не страшны житейские бури и невзгоды…
С горы открывался далекий серый горизонт. Внизу расстилался город. Простор и ширь влекли неодолимо. Сердце было во власти необыкновенных чувств. Душа, как синяя птица, стремилась к небу. Восторг бытия рвался наружу. Хотелось кричать, петь, говорить о своих чувствах.
— Боже мой, как хорошо. Благодарю Тебя за счастье, которое Ты мне дал, за жизнь, за любовь…
Он обнял раскрасневшуюся, цветущую невесту и целовал ее без конца в губы, целовал ее радостные, расширенные глаза, белые тонкие руки, завитушки волос и клялся ей в любви:
— Здесь так чудесно, воздушно и легко. Я люблю этот беспредельный простор, этот таинственный мир, это небо и цветущую землю. Душа моя полна, и от полноты ее ликует все во мне. Мне хочется продекламировать тебе изумительные стихи нашего поэта. Они созвучны моей душе, они так красиво выражают мои чувства. Когда ты узнаешь наш певучий, чудный язык, ты полюбишь его и поймешь, что нет красивее нашего языка.
Он перевел стихи на английский язык, и они восхитили восторженную невесту.
— О, если бы мы могли с тобою, моя дорогая Аликс, вот так, как пилигримы, одни, взявшись рука за руку, идти в эту чудесную синюю даль, благословлять вселенную, радоваться нашему счастью и чувствовать, как наши души поют прекрасную песню любви!
Она прижалась к нему, ласкала его лицо и тихо шептала:
— Какой ты хороший; ты поэт в душе. Как мне радостно и сладко быть с тобою…
Им не хотелось уходить. Растягивали минуты. Но была пора — приближался момент расставания.
В час дня он простился с Аликс. Она уехала с бабкой в Дармштадт. «Как пусто мне показалось, когда вернулся домой, — записал он в дневнике. — Я бродил один по знакомым и дорогим местам и собрал ее любимые цветы, которые отправил ей в письме»…
В тот же день, вечером, Николай Александрович покинул Кобург. 22 апреля он прибыл в Гатчину, где его встретили отец, мать, брат, сестры и великий князь Александр Михайлович. «Какая огромная радость — снова увидеться при таких счастливых обстоятельствах», — отметил он в темно-бордовой тетради.
В этот вечер Ники долго сидел у матери. Рассказывал ей о поездке, о своих переживаниях, впечатлениях, о красоте Аликс и о своей любви.
— Я, мама, люблю всех людей; все люди хорошие. Нас так приветствовали, столько желали нам счастья…
А она, мать, как всякая любящая мать, слушала с довольной улыбкой, задавала ему вопросы, и сердце ее билось спокойно и радостно.
Поездка в Англию