Я смотрел на неподвижное лицо вытянувшейся без сил на скомканных простынях Таш, на ее серебристые, разметавшиеся по валику локоны, на вздувшиеся соски и стройные, слегка раздвинутые бедра, и огромная нежность к этой девушке переполняла меня, теплой кровью пульсировала у ушей, забытым мужеством разливалась в мышцах, транквилизатором утишала нервную дрожь. Я так и не взял финального аккорда, но чувство удовлетворения было таким глубоким и всеобъемлющим, что я не двигался, боясь его расплескать.
Длинные ресницы Таш дрогнули, и вдруг неожиданно, так, что я зажмурился от брызнувшего света, мне навстречу распахнулись ее когда-то прозрачные, а теперь ставшие золотистыми глаза.
– Великий дракон! – прошептала она слабым еще голосом и пошевелилась, пытаясь подняться на локте. – Что это было?
– Не знаю, – сказал я, вытягиваясь рядом и обнимая ее рукой. – Наверное, смерть.
– Нет, – медленно, словно раздумывая, произнесла Таш. Лежа на спине, она неподвижно смотрела в покрытый желтыми и зелеными квадратами потолок, будто надеялась отыскать там ответ. – Это была не смерть…
– Хочешь, я отнесу тебя в душ, – предложил я.
– В душ? – Она снова зашевелилась и наконец, опираясь на валик, приподнялась и села, обхватив руками колени. – Да… Попозже…
Что-то тревожное было рядом, таилось в падающих на ворс покрытия тенях, но что – я никак не мог понять.
– Пора идти, – вдруг сказала Таш, поднимая голову.
– Зачем? – по-дурацки спросил я, разом осознавая, что меня мучило и чего я боялся с той самой минуты, как пришел в себя.
Чудо кончилось и больше не должно было повториться. Я хотел удержать выскальзывающее из пальцев мгновение, хотя знал, что это безнадежно.
– Ты придешь ко мне еще раз? – спросил я на всякий случай.
– Не стоит. – Таш покачала головой и, подвинувшись к краю кровати, спустила ноги на пол. – Так будет лучше. Ты же знаешь мое правило.
– Да, – согласился я. – Меня предупредили.
Я давно уже не ждал ничего от жизни и научился относиться к каждому подарку судьбы как к случайному событию, состоявшемуся по ошибке или недосмотру Плетущей Нить, Я понимал, что Таш неизбежно должна уйти от меня, но было все равно грустно и даже немного больно.
"Не будь свиньей, – сказал я себе. – И не дергай за хвост спящего дракона. Еще десять минут назад ты был невероятно счастлив. Скажи спасибо, что Таш вообще согласилась встретиться с тобой. У тебя давно ничего такого не было. И вообще могло никогда не быть".
– Ты привезешь мне экипаж? – спросила Таш.
– Конечно.
Я еще раз оглядел ее, стараясь сохранить в памяти такой, какой она была сейчас – нагой, стройной, невероятно красивой, сидящей на краю моей кровати, и быстро вышел, почти выбежал, стараясь избавиться от соблазна сесть рядом, обнять и, мягко повалив назад, снова погрузиться ртом в горячие, жадные, припухшие за последние полтора часа губы.
На ватных ногах я вывалился из гостиницы и, завернувшись в накидку, направился к площади Семерых. В это время найти экипаж было труднее, чем после полуночи, но на площади находилась любимая забегаловка возниц, и я рассчитывал на успех. Через четверть периода я уже входил обратно в гостиницу, пытаясь угадать, вернулся Оклахома или нет.
Таш я обнаружил уже полностью одетой и расчесывающей мокрые волосы. Увидев меня, она встала, Я остановился перед ней, и так мы стояли, застыв посреди зала, не отрываясь глядя друг другу в глаза. Я понимал, что прощаюсь с ней, по сердцу у меня скребли кошки, но говорить я не мог. Все, что я хотел бы сказать, не имело для Таш никакого знамения, и мне оставалось только молчать, доедая последние крошки с пиршественного стола.
– Почему ты так смотришь? – спросила Таш, насквозь прожигая меня своими прозрачными глазами. – Ты привез возницу?
– Идем, – сказал я, – не будем тянуть. А почему ты боишься открытого взгляда? По крайней мере это честный взгляд. В нем нет никаких уловок.
– Ты маньяк, – сказала Таш и улыбнулась. – Убийца. У меня не тело, а мешок с костями. Что ты сделал со мной?
Я пропустил ее вперед, но, когда она уже собиралась выйти в дверь, остановил, положив руку на плечо. Таш замерла, не оборачиваясь, и тогда я крепко обнял ее сзади, зарывшись лицом в пепельный водопад волос. Так мы стояли почти минуту, и я был бесконечно благодарен Таш за то, что она не делает попытки высвободиться.
Сейчас я был в таком состоянии, что мог улавливать ее мысли. И я отчетливо услышал, как мелькнула у нее в голове безглагольно-чувственная цепочка: "По-моему, он очень несчастен".
– Грустно тебе? – тут же спросила она вслух.
– Не весело, – коротко отозвался я и вдруг неожиданно для себя добавил: – Один я здесь…
Сам не знаю, как это вырвалось. Но предпринимать что-либо теперь было поздно. Начни я объяснять, что я на самом деле имел в виду, вышло бы еще хуже.
– Ладно, – сказал я, делая над собой усилие и разжимая руки. – Пора идти, возница уедет.
Мы вышли к подъезду. Больше всего мне сейчас хотелось узнать, где она живет. Однако на Керсте не принято было провожать дам, и я ограничился тем, что помахал вслед рукой. После этого я не стал возвращаться в Луговой зал, где уже наверняка трудились уборщики, а отправился к себе и как был в мокрой накидке бессильно свалился в кресло перед компьютером.
Мне хотелось привести в порядок спутанные мысли, но вместо этого я без устали снова и снова погружался в происшедшее со мной за последние два часа. Сказать, что у меня давно не было ничего подобного, значило покривить душой. У меня никогда не было ничего подобного. Ни с одной из девушек, с которыми я был близок, ни здесь, ни на Земле, ни на тех базах и планетах, где мы судорожно отдыхали и зализывали раны во время наших коротких передышек, я не переживал столь полного и глубокого слияния тел, а может быть, и душ.
За то короткое время, которое Таш была со мной, она успела вернуть окружающему миру поблекшие и вылинявшие в результате ухода Марты краски. Я словно возвратился на два часа в свое старое состояние, когда бытие имело вкус, цвет и запах и когда я вечером всегда знал, зачем должен просыпаться утром. Жалко, что все закончилось, но, несмотря на тихую печаль, я был бесконечно благодарен Таш. Теперь, после ее ухода, у меня появилась уверенность, что не все еще потеряно и рано или поздно я снова стану самим собой.