Официант принимает заказ: «Пильзнер» для Кейс, «Кир» для Бигенда. Они сидят за круглым столиком; посередине мерцает масляная лампа с плавающим фитилем. Бигенд снимает «стетсон», словно какую-нибудь шляпу-федору, и этот короткий жест делает его удивительно похожим на бельгийца.
Напитки появляются, как по волшебству. Бигенд сразу же расплачивается, вынув новую двадцатифунтовую банкноту из толстенного кошелька, набитого крупными купюрами евро. Официант наливает пиво в стакан. Бигенд оставляет сдачу на столе.
– Не устали? – спрашивает он.
– Временная разница. – Она автоматически с ним чокается.
– Вы знаете, что длинные перелеты приводят к сжатию лобных долей? Физически, так что видно на томографе.
Кейс отхлебывает пиво, морщится. Потом отвечает:
– Нет, просто душа не может летать так быстро. Она отстает, прибывает с задержкой.
– Сегодня вы уже говорили про душу.
– Правда?
– Да. Вы верите, что есть душа?
– Не знаю.
– Я тоже не знаю. – Он делает глоток. – Значит, вы не поладили с Доротеей?
– Кто вам сказал?
– У Бернарда возникло такое чувство. С ней мало кто может поладить. Трудная женщина.
Кейс внезапно вспоминает о папке «Штази», лежащей на коленях. Одна сторона папки перевешивает: перед уходом Кейс неизвестно зачем положила туда импровизированный кастет – Дэмиенову кибердеталь.
– В самом деле?
– Да. Особенно если заподозрит, что вы хотите присвоить то, что принадлежит ей.
Зубов у Бигенда стало еще больше; они размножаются, как метастазы, уже не помещаются во рту. Его влажные от «Кира» губы выглядят кроваво-красными в тусклом свете. Он откидывает прядь со лба. Кейс врубает сексуальную защиту на максимум; двусмысленные комментарии начинают ее нервировать. Неужели дело в том, что Доротея считает ее своей соперницей? Неужели она стала объектом вожделения Бигенда? Жутковатая перспектива. По словам подруги, поразительная донжуанская настойчивость этого человека сочетается с крайним непостоянством.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, Хьюберт.
– Лондонский филиал. Она думает, что я собираюсь предложить вам должность директора лондонского филиала.
– Но это же абсурд!
Огромное облегчение. Во-первых, действительно абсурд. Кейс не тот человек, которого захотят назначить директором чего-либо. Она чрезвычайно узкий специалист, свободный художник, ее нанимают для решения строго определенных разовых задач. У нее практически никогда не было постоянной работы. Она живет исключительно на гонорары и начисто лишена управленческих навыков. А во-вторых – и это главная составляющая облегчения, – секс тут, слава богу, ни при чем. По крайней мере Бигенд так утверждает. Его глаза по-прежнему пристально изучают ее, завораживают, словно пытаются куда-то увлечь.
– Доротее просто не понравилось, что я обратил на вас внимание. – Бигенд поднимает стакан, допивает до дна. – Она давно хотела работать в «Синем муравье», метила на место Бернарда. Собиралась уволиться из «Х и П» – еще до того, как мы начали с ними работать.
– Даже не верится, – говорит Кейс, пытаясь представить Доротею на месте Стоунстрита. – Она ведь не из тех, кто любит работать с людьми.
Еще бы. Свихнувшаяся стерва, прожигательница курток и квартирная взломщица.
– Да, я знаю. У нее вряд ли получится. К тому же с Бернардом я работаю много лет, сам его нанимал. И очень им доволен. Вообще, Доротея вряд ли переживет предстоящие перемены.
– Какие перемены?
– Рекламный бизнес будет сокращаться, как и многие другие. Останутся только лучшие игроки, действительно нужные люди. Профессионального жаргона и крутого выражения лица уже мало.
Кейс и сама слышит рокот приближающихся порогов и даже порой задумывается: удастся ли сохранить свою специальность, донести ее до спокойной воды на той стороне?
– Любой умный человек должен это понимать, должен готовиться, – продолжает Бигенд, глядя ей в глаза.
Кейс решает поиграть в его игру, подбросить ему колючку под колеса.
– Хьюберт, этот последний контракт... зачем он вам? Зачем переделывать эмблему преуспевающего концерна? Это же один из крупнейших в мире производителей кроссовок. Кто продавил эту идею, вы или они?