Я манипулирую женщинами, кручу-верчу, как хочу, но главное, полностью контролирую их разум. Внутренний мир, эмоции, чувства. Есть несколько индивидов, на которые моя власть ограничена: например, Мишель вздорная, упрямая и мстительная, и себе на уме. Но и от нее я легко добиваюсь определенных преференций, легко держу её на поводке, заставляя считать обратное, легко выбиваю необходимые «для работы» чувства и эмоции. Да, ситуация с днем рождения показывает, что власть над нею не такая, как над той же Капитошкой, но Мишель — одна из самых мудрых хитрых и вертких, она показатель сама по себе.
С юными же созданиями ситуация вообще катастрофическая. Если мудрые сеньоры далеко не все колятся, как орехи, то с молодым поколением я делаю всё, что хочу. Условия этому способствуют — после Плаца и моего примирения с «сорок четвертыми» я стал персоной грата, всеобщим любимчиком. Барьеры, отделявшие меня от большинства личного состава, рухнули. Кто-то продолжил по инерции смотреть настороженно, кто-то презрительно, но мне было нужно лишь несколько минут тесного общения, чтобы повернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов. Я влезал в доверие, становился «своим». И на этом поприще преуспел.
Конечно, корпус — это корпус. Боевое братство, за любого члена которого я готов убить. И все, кто общался со мной, понимали — я свой, и никогда не сделаю им плохо. Потому и позволяли собой вертеть — ведь в спину же не ударю. А поиграюсь… Почему нет в условиях скуки базы?
Потому, как только меня начали выпускать в увольнительные, я начал эксперименты на других сеньоритах, не связанных с заведением с бело-розовыми колоннами. Я знакомился со всякими — и смазливыми, и страшненькими, и латинос, и русскими, и азиатками. И с образованными, воспитанными, и наоборот, дочерьми улиц. И везде видел одно и то же — скуку. Мне не интересно с ними, все они для меня — пустышки.
«Что это? Почему так?» — всё это время спрашивал я себя. Ответ имелся, но создавал новые вопросы.
У меня были способности читать людей, наблюдая за их поведением, мыслями и эмоциями. И я частенько делал это, то сидя в оранжерее, то забурившись куда-то в Центральном парке. После со мной провели колоссальную работу, обучили такому, что сложно описать словами — вложили знания, как изучать людей правильно. А затем оттачивал навыки.
Но нее до такой же степени!
Кто я? Монстр? Чудовище? Учитывая власть, которой обладаю, наверное, да. Но главная трагедия в том, что моя первая и главная жертва — я сам. Ибо отныне я обречен метаться между разными сеньоритами, красивыми и так себе, воспитанными и не очень, ища чего-то возвышенного, но раз за разом получая лишь удовлетворение животных потребностей.
— Эй, братва! Давайте, потише! — выкрикнул я расшумевшимся болельщикам марсианской «Энергии», которых черт занес в мой поезд станцию назад. Стадион расположен на той же ветке, где и Восточные ворота, а ехал я в то время, когда нельзя не нарваться на болельщиков.
Их было пятеро. По возрасту лет двадцати пяти, самой разной комплекции и физической формы. Разумеется, увешанные шарфами, флагами, эмблемами и иной символикой любимой команды. Машинально я использовал новобелгородский выговор, считающийся на Красной планете столичным, но ответили мне на новорязанском:
— О, земляк!
Невысокий широкоплечий крепыш с признаками интеллекта, которого я прозвал про себя «Колобок», медленно подошел ближе. На лице его играл интерес.
— Здорово, брат! Земляк? Откуда будешь?
Я не был похож на «земляка», но в жизни случается всякое, а акцент у меня был самый что ни на есть столичный. Клановость же, землячество у марсиан просто гипертрофированное. Я хмыкнул, не меняя диалекта:
— Да нет, не земляк. Местный я, здешний.
— В смысле, родился здесь? — уточнил он. — Но сам наш?
Я отрицательно покачал головой.
— Латинос. Но мама — русская. Это принципиально?
Он пожал плечами.
— Да нет, брат. Русская — тоже хорошо. Значит, наш.
Что-то в этой логике было — один язык, хоть и разные диалекты, это один язык. Но отдаленное родство я признавал только до тех пор, пока те, кто мне его предлагает, достойны этого.
— Парни, давайте, будем людьми? — вернул я Колобка на землю и кивнул в сторону приятелей. — Мы же люди, а не обезьяны, не так ли? Пожалуйста, не шумите!