Спросил так, будто утверждал, констатировал… Знал, что Кто-то был.
— Все… Семья… — выдохнул Джокарт, с удивлением и благодарностью обнаруживая, как уходит боль.
Всё. Ушло. Словно отхлынувшая волна, оставляющая после себя мокрый, холодный песок и корчащуюся на нём в предсмертных судорогах и шипении морскую пену — всю в прожилках разорванных водорослей.
— Денеб? Вега? Пламенная, Барьерный Риф, Каверна Титлиновой… — последним прозвучал Плутон.
Офицер перечислил цепочку человеческих трагедий, и Джокарт ужаснулся — насколько она длинна. Но тут штурмовику в точку попасть не удалось. Он забыл ещё одно звено…
— «Хванг».
Теперь Джокарт уже не плакал. Кусая губы и оттирая глаза, он проклинал свою недопустимую, неуместную слабость! Выпитое спиртное напомнило о себе, и искаженные силуэты за оптико-акустическим барьером задвигались быстрее, а мерцание светового тубуса потеряло цвет, превратившись в блеклые шторы, провисающие причудливыми складками.
— Из-за этого и решил стать пилотом? — откуда-то издалека донесся голос Балу.
Джокарт кивнул, решив не вдаваться в подробности. Вместо стыда появилась злость на собственную несдержанность.
— А не боишься? Я уверен, что кто-то из наставников уже обсуждал с тобой эту тему, но всё же… Не боишься, что эти мысли и это состояние настигнут тебя прямо посреди боя? Я такое видел однажды… Не сказать, что парень погиб зазря, — всё-таки он достал своего червя, добив его в упор. Но…
— В бою мне навряд ли предложат апельсиновый сок. А фотографии я спрятал. И у меня есть цель! — С каждой новой фразой голос Джокарта набирал силу, будто он грозил кому-то невидимому, но потом, когда такое крещендо достигло апогея, звучание его речи снова пошло на спад, словно угасло. — И с глупыми мыслями покончено. Осталось только это. Извините…
— Извиняю, — штурмовик сделал пару затяжек, — я-то извиняю, но как смотрят на всё твои наставники? Как вообще ты жил эти два года? Неужели — снова и снова?
Джокарт пожал плечами, потому что ответ был очевиден. Теперь, когда сознание было окружено мягкой пленкой алкогольного опьянения и подкатила тошнота, желание уйти стало ещё сильнее. Чтоб офицер не увидел другого его позора. Джокарту стыдно было признаться, но последний раз (он же первый и единственный) ему довелось напиться целую вечность тому назад — ещё на первом курсе Плутонианского института.
— Значит так… У вас, летунов, свои медпроцедуры, у нас, у «Диких» — свои… — Балу предостерегающе поднял ладонь, словно говорил «не спорь!». — Завтра после занятий подойдёшь на палубу Зет-14, найдёшь медблок пятого штурмового отряда, там скажешь, что я тебя направил. Посмотрим, на что способны наши эскулапы. А пока — прими вот это.
В руках офицера появилась маленькая красная капсула. Джокарт знал, что это такое, но не мог предположить, что действие будет настолько быстрым и эффективным. Едва он проглотил капсулу, запив её треклятым соком — фреш, как всё стало опять на свои места.
Стол. Два кресла. В одном — опозорившийся курсант, в другом — офицер пехоты КС, почему то отказавшийся замечать его позор. Мерцающий тубус таял, и на эстраде оказалась грациозная девушка, певшая — и, по-видимому, уже давно — чудный блюз.
Балу вновь развалился в кресле, закинув ногу за ногу и затягиваясь ароматным табачным дымом. Народу в зале заметно прибавилось, и все они — о, чудо! — смотрели мимо Джокарта. Туда, на эстраду.
Это и есть Лиин, подумал Джокарт. Ещё он подумал: «Ах, какой глубокий грудной голос!» Блюз был прекрасен, а певица — очаровательна. Но всё же его не сразу покинули невесёлые думы. И о том, что надо что-то делать и что завтра он обязательно найдёт палубу Зет-14 и посетит медблок штурмового отряда. Пусть делают с ним что угодно, решил Джокарт, хуже всё равно не будет! Лишь бы груз прошлого не утянул его снова на дно.
— Нравится?
И тут Джокарт понял, что вольно или невольно штурмовик коснулся ещё одной щекотливой темы, где Джокарта, ко всем прочим его недостаткам, мог ожидать ещё один позор, таблетки от которого, насколько он знал, ещё не изобрели.
Он панически боялся женщин!
Какие-то обрывочные знакомства во время учёбы в институте — не в счёт. Близость, по-студенчески горячечная, — да, имела место, но являлась скорее обоюдными экспериментами. Лиин на сцене выглядела богиней, о которой нельзя задавать подобные вопросы…
Понравилась ли она Джокарту? Бог мой, подумал он, за два года жизни в Крепости я видел женщин только по видео, и только пару раз — вблизи и живьём. Первый — когда инструктор по маджонгу вынужден был отлучиться по неотложным делам, и его заменяла какая-то старая карга.
Второй раз это оказалась офицер-психолог, показавшаяся после случая в глубоководном бассейне фурией, решавшей его судьбу! И всё, что он запомнил — чувство облегчения, когда она это решение приняла. После удачно провалившейся попытки суицида, из всей внешности психолога Джокарт запомнил только ярко накрашенные губы, которые диктовали рекомендации по лечению. Теперь он вряд ли даже мог ответить на вопросы о её возрасте и внешности. Чёрт возьми! Тогда ему было абсолютно наплевать — блондинка она или брюнетка, не говоря уже о том — какой длины была на ней форменная юбка и насколько стройные из-под неё выглядывали ноги.
— Хочешь познакомиться?
Всё ясно, понял Джокарт. Он не совпал с офицером-штурмовиком по фазе. Так выражались в учебном отряде, когда возникали противоположные взгляды. Третий раз за столь короткое время Балу умудрился повергнуть Джокарта в уныние.
— Я… Мне… Скоро вечерняя поверка… Может быть — завтра?
С богинями не знакомятся. Их пожирают взглядами, утрамбовывая при этом усилием воли прочие мысли. А потом вспоминают о них в волнующих снах…
— Кто знает, где мы окажемся завтра и что нас ожидает, — философски заметил Балу, притушив наконец-то сигарету о край пепельницы.
Потом он подал официанту очередной загадочный знак, и на столе появилась чашка кофе, нарезанные дольками яблоки, шоколад… Л рядом с их столом, словно из ниоткуда, возникло ещё одно кресло.
— Неужели это для… — начал, да так и не закончил свой вопрос Джокарт.
— Привет, мальчики!
Нимб над её головой, созданный световой игрой миниатюрных юпитеров над эстрадой, исчез. И она оказалась милой, симпатичной девушкой лет двадцати двух — двадцати трёх. За неимением жизненного опыта Джокарт плохо разобрался в оценке возраста новой собеседницы, несомненным было только, что она чуть старше его. Вздернутый нос, слегка полные губы, изящные руки, обнаженные от самого плеча…
— Я, пожалуй, пойду — затянул старую песню Джокарт, увидев, как штурмовик поцеловал певице руку.
Но сам Балу никак не отреагировал на слова Джокарта и заговорил, перебивая его, обращаясь к певице.
— Позволь представить тебе моего юного друга. Это Джокарт. Будущий пилот экстракласса. Не ты ли недавно говорила, что желаешь познакомиться с кем-нибудь из пилотов помоложе? Джокарт, это Лиин. Без неё жизнь в Крепости для многих стала бы окончательно пустой! — запросто сказал Балу, одновременно двинув под столом ногу вконец потерявшегося курсанта.
— А… Очень приятно! — выдавил из себя Джокарт, и вслед за этим попытался изобразить галантного кавалера, тоже решив поцеловать её руку.
И сразу вспомнилось, что дорога в ад вымощена благими намерениями, а дурной пример — всегда заразителен. Чашка была сметена со стола его неуклюжим движением, на грудь и на руки певицы выплеснулся обжигающий кофе. Она вскрикнула.
— Извините! — Он успел подумать и про безнадёжно испорченный вечер. — Я сейчас…
Балу, казалось, едва не умер от смеха, когда Джокарт попытался вытереть салфеткой то самое место, где темнело кофейное пятно — чуть ниже выреза её платья.
Глаза Лиин стали абсолютно круглыми, Она даже не пыталась протестовать. А когда Джокарт, вконец смутившийся, осознавший свои действия, сказал, — не вытирается, надо бы солью попробовать, — штурмовик загрохотал в полный голос.
Лиин при этом быстро переставила прибор с солонкой в сторону, а Джокарт, вдобавок к прежним несчастиям, умудрился, убирая руки, опрокинуть свой стакан с соком — опять ей на платье. Тут штурмовик издал неожиданно тонкую заливистую трель: и-и-ха! А Джокарт ляпнул ещё одну несуразицу.