Все, мой выход. Не как мальчика Хуанито, а как принца, её племянника и внука дона Филиппа, величайшего человека своего времени по словам его собственных врагов.
- Ваше величество, то, что произошло, произошло бы и без меня, - нагло ухмыльнувшись, парировал я. - Я стал спичкой, поджегшей горючую жидкость. Спичка это плохо, согласен, и она виновна, что она спичка. Но её вины в том, что вокруг была разлита горючая жидкость, нет.
Пауза.
- Если бы не сейчас, подобное произошло бы позже, - продолжил я. - На это были объективные причины. И ни я, ни вы, ни сеньор Ноговицын, - кивнул я на её гостя, - не в силах противостоять этому.
- Понимаете, ваше величество, в стране вот уже десяток лет проводится деструктивная политика, - зло выдохнул я, - максимального благоприятствования представителям марсианской диаспоры. Именно деструктивная! Те преступления, что совершают марсиане, за которые венериане были бы жестоко наказаны, им прощаются. Их нападения на венериан остаются без ответа, спускаются на тормозах. В итоге венериане, ваши подданные, чувствуют себя брошенными, покинутыми собственной властью, что порождает ожесточение – и к власти, и особенно к марсианам. Марсиане же чувствуют безнаказанность, что они – хозяева этой планеты, могут делать здесь всё, что хотят, и борзеют ещё больше.
Я говорю вам это потому, что вы сидите тут, во дворце, - окинул я руками стены кабинета. - Над городскими куполами, и, скорее всего, знать не хотите, что происходит под ними. Вам достаточно отчетов, которые предоставляют министры и главы служб, в которых говорится об Альянсе, венериано-марсианской дружбе, сотрудничестве и иных глобальных вещах. Но жизнь – не скупой отчет… И кстати, вы сами мне это говорили, именно в этом кабинете, пару месяцев назад.
Внутри королевы кипела буря, война желаний убить меня сейчас, растерзав на месте, или сдержаться и наказать потом, более изощренно. Но внешне она это не показывала, удерживая бесстрастную маску. Ещё мне показалось, что она получала от моей отповеди некое мазохистское удовольствие, и именно оно удерживало её от выражения чувств и немедленной расправы. Тем не менее, невзирая на её реакцию, я продолжил:
- Венериане ненавидят марсиан. Ненавидят вот уж как десять лет. И власть всячески подливает в огонь ненависти всё больше и больше масла.
Вы ведь не могли не заметить, что погромы начались одновременно по всему городу? А в марсианский квартал кроме вечно неспокойных футбольных фанатов направились и вполне себе респектабельные люди? Спортсмены, обыватели?
Это был пик, апофеоз ненависти. У них появился шанс выразить её в кулаках, выплеснуть наружу, и они им воспользовались.
Потому да, я не сожалею и сделаю подобное ещё раз, - подвел я итог. – Так как теперь марсиане, с одной стороны, будут знать, что это не их планета, что они должны жить по НАШИМ законам, и кто не согласен с этим – чемодан, космопорт. Венериане же, с другой стороны, знают, что это планета ИХ, они хозяева на ней, невзирая ни на какие преступления власти. И как бы антинародная власть не вставляла им палки в колеса, именно они – верховный источник оной, и если что, заставят её делать так, как им надо.
- Преступления? Заставят? – усмехнулась королева и завертелась в кресле. Маску она держала, но покачивание кресла выдало её волнение и злость. Улыбка же её напоминала ухмылку змеи перед броском на кролика.
- Да, ваше величество, преступной, - согласился я, зло сверкнув глазами в ответ – слишком долго копилось. - Ибо непреступная власть не может поступать так со своим народом, со своими подданными. Которые, кстати, всё ещё верят в свою королеву-защитницу. Это я так, к слову…
…Так что да, ваше величество, я возлагаю вину за произошедшее на Лею Аманду Катарину Веласкес, королеву этой планеты, - закончил я. - Женщину, находящуюся у власти все эти годы и лично курирующую взаимоотношения с Марсом и марсианами. Я считаю, что именно её преступные и антинародные деяния довели страну до бунта, пока только национального, и именно она должна нести ответственность за произошедшее, как и разгребать последствия.
Воцарилось молчание. В большей степени, конечно, был ошарашен господин Ноговицын, её величество, видимо, зная меня, в шоковое состояние от наглости не впала. Я бы даже сказал, ей нравилось мое поведение, как нравится воспитателю пусть неправильный, но искренний и важный для развития поступок воспитанника. Наконец, её властный голос произнес: