— Не передумал? — усмехнулся я Адриано.
— Пошел ты!.. И все вы!.. Пошли!.. — сквозь муть боли выцедил тот.
Продышавшись и совладав с собой, мой главный противник вдруг обратился к Бенито:
— А ты что, Толстый, теперь "шестерка" Шимановского, да? Такой значит себе "независимый и несгибаемый"? И чем же он лучше меня?
— Бенито мне должен, — ответил я за Кампоса. — Он заказал меня наемному убийце. И хотя отец выкупил его, заплатив золотом, понимает, что это ничего не значит. Я грохну Бенито, как только буду иметь такую возможность. Не сейчас — так через несколько лет. Десять, двадцать… Не важно, некоторые вещи не имеют срока давности.
Лицо Бенито перекосило, но он смолчал. Так как понимал, что в этих словах есть доля правды, как и то, что я фактически "отмазываю" его от гнева сеньора Манзони-старшего. Все-таки служить добровольно, и служить поневоле — разные служения.
— Ты бы лучше о себе беспокоился, "золотой мальчик", — усмехнулся я. — Тебе жить осталось чуток! Бенито, дайте ему по почкам?
Новый удар, и визг с элементами фальцета. Под Адриано неспешно начала расползаться лужа. Сам он задергался в лапищах удерживающих его парней в неистовых безумных порывах.
— Хорошо, да? — продолжил я, вновь для камеры. — И как справедливо, не находишь? Скольких друзей сеньора Кампоса ты лично выдворил из этого заведения? Хотя они априори ничего не могли тебе сделать ввиду разного социального положения! Кто они, а кто вы! Но они тебе не нравились, а значит…
— А значит по заслугам, Адриано, по заслугам! — подытожил я.
— Катарина, как обстановка, — продолжил почти шепотом, как бы невзначай ткнув палец сквозь иконку четвертой линии на козырьке.
— Пока все так же, — раздался в ушах напряженный голос Лока Идальги. — Еще не созрели. Хуан, ко главному выходу подъехала еще машина. Там их теперь три. Мы так же добавили свою. Уверен, что удержишь ситуацию? Они на взводе, я чувствую!
— Интуиция? — усмехнулся я.
— Да, и поверь, она меня не обманывает.
Я задумался.
— Уверен. Удержу. Не уверен, что раскачаю. Ладно, что со стоянкой?
— Там дела получше. Марту усилила твоими "пятнашками". Силы примерно равные, но у наших деструкторы. И помочь тебе, если что, смогут только они. Так что думай!
Я про себя чуть не выругался. Что тут думать, если это МОЙ план? Да, стоянка далеко. Да, нужно будет время, чтоб продержаться до подхода девчонок. Но повторюсь, за эту часть плана я был спокоен.
— Дай мне связь с сеньором Манзони — старшим, — перешел я к цели своего вызова. — Срочно!
— С кем? — не поняла она.
— С Умберто Манзони! — продемонстрировал я, что она не ослышалась, чем ввел в крайний ступор.
— Хуан, ты соображаешь, что просишь? — выдавила она после паузы.
— Я не прошу, mia cara, — усмехнулся я. — Я приказываю, ибо за такие вещи отвечаю здесь я. К тому же, сеньор Умберто меня сейчас меня прекрасно видит, и, наверняка, слышит. Мне просто нужна обратная связь.
— Подожди минутку, я не правомочна принимать такие решения…
Я мило улыбнулся. Естественно, не правомочна. Но тот, кто правомочен, точно так же слушает нас сейчас, как и сеньор Манзони. Если не сама королева, то как минимум сеньора Гарсия.
И действительно, связь появилась спустя всего полминуты, то есть крайне оперативно, учитывая, что это за канал и какие на нем степени защиты.
— Слушаю! Чего ты хочешь? — произнес грубый баритон усталого взволнованного, но повидавшего многое на жизненном пути человека. Такие люди могут быть взволнованными, ибо это в природе вещей, могут быть уставшими, но всегда останутся хладнокровными, прагматиками до мозга костей, что бы вокруг ни происходило и какой бы информацией ты их не огорошивал. Самый опасный из возможных типажей противников.
— А "здравствуйте"? — немного опешил я, не успевая и думать, и анализировать человека по голосу одновременно.
— Велика честь! — раздраженно бросили на том конце.
— О, это зря, зря! — ухмыльнулся я. — Я же в свою очередь проявлю вежливость — не дело это, грубить старшему, годящемуся в отцы сеньору, да еще весьма и весьма уважаемому с точки зрения окружающих!
— Buon giorno, signore! Puo" prendere i miei bagagli? Quanto le devo? — с удвоенной энергией и показным дружелюбием озвучил я фразы из учебника сеньоры Гонзалез. Итальянский был неосновным языком, и времени ему она почти не уделяла.
— Не паясничай! — оборвал собеседник. Голос его был эталоном хладнокровия, но я легко читал за ним тщательно скрытую ярость.
— Простите, я только начал учить итальянский, — как бы начал оправдываться я. — Знаете, у меня напарница итальянка, но она категорически не желает учить меня своему языку. От нее я знаю всё больше нецензурные фразеологические обороты, а приветствовать вас ими… Это ниже достоинства кабальеро!..
— Довольно, щенок! — кажется, у меня начало получаться вывести его из себя, кокон хладнокровия треснул. — Повторяю, чего тебе нужно?
— Мне? — потянул я. — Мне — ничего. Скорее, нужно вашему сыну. А нужно ему, чтобы его противники из числа учащихся этой школы его отпустили. И вы можете этому посодействовать.
— Твои условия? — рявкнул голос.
Блин, сеньор, ну детский сад, честное слово! Я прошел корпус. Мотиваторы. Кнут. Плетку. И даже девять разновидностей карцеров из десяти. Противостоял в смертельном поединке злому списанному взводу хранителей, который потом усердно, не жалея себя, спасал от расстрела. Предотвратил покушение на президента вражеской державы, гоняя по крышам оперативников ее сверхъестественного отдела. А вы хотите запугать меня каким-то дешевым рыком?
— Давайте поступим так, сеньор Умберто, — начал формулировать я, одновременно пытаясь щупать, что нужно говорить. — Сейчас вы связываетесь с королевой Леей и говорите, что согласны на все ее требования. ВСЕ, сеньор Манзони, то есть, вы не просто уступаете в чем-то, а капитулируете. Естественно, в рамках ваших неудавшихся переговоров. Как бы это сказать… В рамках недоговоренностей, вот. Никто ваш бизнес обирать сверх означенного не будет.
— Неприемлемо! — вновь рявкнул голос, видно, все еще надеясь меня запугать.
— Да дослушайте же вы! — покровительственно вздохнул я. — Итак, вы связываетесь с королевой и сообщаете о капитуляции. Это не трудно, она наверняка нас тоже сейчас слушает — она любопытная женщина. После же того, как вы быстренько документально все это оформляете, я уговариваю своих друзей, используя старые школьные связи, передать вашего сына в целости и сохранности. Но только после этого, когда получу благословение тетушки, не обессудьте.
Пауза, и, наконец:
— В случае же если вы этого не сделаете… Ничего не произойдет. И ваш сын получит по заслугам от своих давних классовых врагов — уговаривать их не поступать с ним жестоко я даже не подумаю.
— Долго думал? — хмыкнули на том конце.
— Что вы, сеньор! Чистая импровизация! Такие вещи трудно думать заранее, слишком много возмущающих факторов.
…И да, вы видели демонстрацию серьезности намерений? — улыбнулся я. — Это я про пальцы. Так вот, пальцы — не самая важная часть тела вашего сына. Самая важная все-таки голова, и поверьте, сеньор, мне известно много способов, как сделать так, чтобы избиваемый человек остался здоров, но заимел бы какую-нибудь умственную неполноценность. Подумайте об этом.
Я глянул на Адриано, пришедшего в себя и вслушивающегося в мой монолог. В лице его застыл ужас, но этот ужас не был связан со страхом. Он не боялся, нет, смирился с тем, что произойдет — понимал, какого уровня это игра и каковы ставки сторон. Просто… Скажем так, был в ужасе от неизбежного.
На том конце линии задумались, я услышал обреченный вздох. После чего голос продолжил, но гонора и показной грозности в нем было куда меньше.