Несмотря на всю ее нелепость, эта теория во всяком случае опирается на тот принцип, что заработная плата имеет тенденцию быть равной тому, что может произвести сам труд. Если скваттер имеет столь незначительный капитал, что он как агент производства не идет в счет, то весь урожай может быть приписан исключительно его труду. Поставив человека в такое положение, мы получаем возможность отделить труд от капитала и продукт труда от продукта капитала. Это как бы дает пример, возможный в более или менее развитом обществе, в котором мы можем видеть то, что Адам Смит видел в первобытном обществе, а именно — труд, получающий весь продукт и не делящий доходы ни с кем. Но нелепость превращения случайного скваттера в лицо, диктующее размеры оплаты каждого работника, слишком явно обнаруживается в этом примере.
Однако желательно отыскать не дающую ренты территорию, где можно было бы, не подвергаясь обвинению в нелепости, поискать стандарты, регулирующие общую заработную плату. Она должна предоставить труду более широкое поле, нежели лишенный ценности сельскохозяйственный участок, если мы хотим, чтобы люди, занимающие его, обладали вообще способностью определять заработную плату. Подобная экономическая сфера находится под рукой. Работники, занимающие ее, приходят в нее с голыми руками. Они производят фактически без капитала, и все, что они самостоятельно производят, является заработной платой. В качестве оплаты они получают весь этот продукт, и все другие работники должны получать равную ей оплату.
Обратив внимание сначала на рыночные ценности, а затем уже на естественные, мы отметили, что существует коммерческий принцип, который придает конечной или предельной части запаса какого-либо продукта решающее значение при определении ценности всего запаса. Ценность всего урожая пшеницы, например, соответствует ценности предельного бушеля ее. Если имеются предельные работники в том смысле, в каком существует предельное количество пшеницы, хлопка, железа и т. д., то эти конечные или предельные работники равным образом имеют решающее значение; ибо продукт их труда устанавливает стандарт заработной платы для всех работников.
На минуту мы примем коммерческое понимание труда как веши, продаваемой на рынке. Известный коммерческий закон гласит, что последнее приращение запаса какого-либо товара определяет общую цену его. Обычный способ изложения этого закона заключается в утверждении, что английские биржевые цены определяют цену американской пшеницы, что фермеры северо-запада должны получать за весь их запас зерна ту цену, которую дадут за излишек ее, посланный в Ливерпуль [Эта точка зрения может вызвать неправильное понимание закона ценности; ибо, конечно, предельная полезность той части урожая пшеницы, которая остается в нашей стране, непосредственно определяет ценность его здесь. Англия, однако, определяет европейский рынок; а последний в целом поглощает достаточную часть американского урожая пшеницы, чтобы значительно снизить количество пшеницы, остающееся для потребления здесь. Предельная полезность части урожая, которая таким образом остается дома, подымается до такого уровня, что она может быть продана с такой же выгодой, как и в Европе.].
Утверждение, что цена нашей пшеницы определяется, таким образом, в Ливерпуле, выражает нечто, что не приходится оспаривать как коммерческий факт. Цена зерна на западной стороне Атлантического океана фактически равна цене на восточной стороне его, за вычетом издержек по перевозке и продаже. Это связано с тем, что Европа является импортирующей страной, в которой может быть продан весь излишек американского хлеба. Если мы прибавим к вывозимому урожаю пятьдесят миллионов бушелей, то Европа примет их по несколько пониженной цене и английские биржевые цены покажут величину снижения. Небольшой местный рынок не может служить общим регулятором цен. Исландия или Лабрадор могут ввозить американскую пшеницу, но местные биржевые цены не имеют коммерческого значения. Все, что может поглотить подобная страна, не повлияет на размеры американских запасов; и если бы в связи с каким-нибудь бедствием пришлось бросить на подобный рынок необычную часть урожая пшеницы нашего материка, то вскоре обнаружилось бы здесь затруднение в области его сбыта и пшеница потеряла бы здесь всякую ценность. Полезность последней единицы пшеницы, выросшей в нашей стране, определяет цену всей пшеницы; но даже если бы эта последняя единица была продана целиком за границей, цена распространилась бы повсюду, Лабрадор получил бы небольшую часть этого количества, и цена пшеницы здесь соответствовала бы цене ее в любом ином месте. Большого влияния на регулирование цены в других местах он не имел бы.