Листая страницы, я перечитываю случайные буквы и слова, нацарапанные карандашом, замечая их переход от одной к другой. На последней странице я нахожу полные предложения, описывающие чувство или мысль, а под ними мое имя.
Что для тебя значит любовь?
Я убеждена, что у меня сердце мазохиста. Некоторые называют его огненным органом, но я должна верить, что мое превращалось в пепел столько раз, сколько его сжигали и разбивали на протяжении многих лет.
Я также пришла к пониманию того, что боль не возникает сразу, как можно было бы подумать. Это органично. С того момента, как вы влюбляетесь в кого-то, начинается ваша боль. Ты просто еще этого не чувствуешь, но это есть. Тишина за твоим смехом. Тени за объятиями. Спокойствие перед бурей. Чем глубже вы влюбляетесь, боль следует за вами, как призрак, ожидая идеального момента, чтобы нанести удар. Это может занять всю жизнь или всего пару коротких месяцев. У боли нет понятия времени, и когда она приходит, ты никогда не бываешь к ней готовой. Но это всегда было там, скрываясь за маской отрицания, обманывая вас, заставляя думать, что существует такая вещь, как вечное счастье.
Теперь я знаю лучше.
Влюбленность означает, что вы должны быть достаточно смелыми, чтобы принять боль, когда дело доходит до того, чтобы заявить о своих правах. Будь то любовь отца или любовь всей вашей жизни, боль неизбежна.
И сердце вечно тянется к этому. Или, может быть, это только мое.
Я провожу пальцем по буквам на бумаге и улыбаюсь воспоминаниям о том дне.
Страница оживает, когда я отрываю ее от блокнота, сворачиваю в маленький квадратик, который засовываю внутрь папиного дневника.
Лежа в постели и глядя в небо через окно, я ищу самую яркую звезду, напоминающую о поразительных голубых глазах Шестого. Так много ночей я разговаривала с этими звездами и пела перед сном, со слезами на глазах из-за него. — Спокойной ночи, Шестой.
Глава 27
Я набираю четыре бутылки воды, которые я налила с прилавка, и запихиваю их в свой рюкзак, туго закручивая каждую, чтобы убедиться, что они не прольются на папин дневник, лежащий под ними. Купленного мной вяленого мяса, инжира и ягод и двух банок супа должно хватить мне на несколько дней. Рядом с ними мой слинг, болас и сумка, полная гладких камней.
Я еще раз заглядываю в папин кабинет, и статический шум, который я игнорировала раньше, тянет мои ноги к его столу в поисках источника. Выдвигая ящик, я достаю оттуда рацию военного образца. Сколько я здесь живу, я никогда не видел этого раньше, и я перерыла почти все ящики и буфеты в этом доме. Но это выглядит точно так же, как те, что носят с собой Арти и другие охранники.
Я нажимаю на кнопку, и на мгновение воцаряется тишина, пока я не отпускаю ее. Поднося динамик к лицу, я нажимаю кнопку снова.
— Алло?
Никто не отвечает.
Вздохнув, я кладу рацию обратно в ящик и выхожу из папиного кабинета.
Я даже не знаю, на сколько я планирую уехать и вернусь ли я вообще. Все, что я знаю, это то что за три дня, прошедшие с тех пор, как умер папа, этот дом стал маленьким и душным.
Я больше не могу этого выносить.
Забросив свой рюкзак, немного конфет и две буханки хлеба в грузовик, я тянусь за свернутым брезентом, который будет служить палаткой, и плотным одеялом на случай понижения температуры ночью. За сиденьем находится портативное зарядное устройство и сложенный навес из гибких солнечных панелей для зарядки грузовика.
Поездка по городу кажется вечностью, и когда я встречаю Арти у ворот, он заглядывает в грузовик и хмурится.
— Собираешься на пару дней, малыш?
— Просто нужно ненадолго уехать, Арти. Я вернусь. Я изображаю грустную улыбку, и он протягивает руку через окно, чтобы похлопать меня по плечу.
— Твой отец был хорошим человеком. Ты там поосторожнее. Они не зря называют их Мертвыми Землями.
— Со мной все будет в порядке.
Ладно, я буду скучать по нескольким присутствующим здесь людям, даже если они не знают, что на самом деле происходит за стенами. Они не злые люди. И я полагаю, ложь легче проглотить, чем правду.
Проехав стену, я еду по лабиринту разбросанных палаток, пока какой-то объект не выскакивает из-за моей периферии. Захлопывая дверь грузовика, знакомый мужчина призывает меня остановиться, а все его сыновья следуют за ним по пятам.
— Что происходит? Я выставляю локоть из окна, ища глазами Зару.
— Они забрали ее! Она играла со своими братьями, и они забрали ее!
— Кто?
— Мародеры! Они пошли в том направлении! Он указывает налево, где облако пыли вдалеке отмечает путь удаляющейся машины.
— Я еду за ней. Я завожу машину и бросаюсь вперед, немедленно срываясь с места, когда мужчина обходит грузовик спереди, хлопая по капоту.
Он добегает до пассажирской двери, распахивает ее и толкает мои припасы к середине, игнорируя еду и воду.
— Я еду с тобой.
Вдавливая газ, я разгоняю грузовик до максимальной скорости, следуя за автомобилем, который держится на расстоянии примерно трех миль впереди.
Я бросаю взгляд на отца Зары, замечая его дрожащие руки, и возвращаюсь к дороге.
— Съешь что-нибудь. Тебе понадобится немного энергии.
— Я не могу. У меня тошнит в животе. То, что они делают с молодыми девушками, это просто… Он качает головой, и я краем глаза замечаю, как он трет лоб.
— Пожалуйста, не потеряй их.
— Я хорошо знаю эту пустыню. Они направляются в горы. Я предполагаю, что у них там лагерь.
Проходит около тридцати минут, прежде чем мы достигаем подножия гор, где я видела как они поворачивали. Я замедляю ход грузовика, съезжая на обочину за большой красной скалой, скрытой от машины, припаркованной впереди. Даже с такого расстояния я вижу, что он пуст. Тем не менее, я достаю из сумки свою рогатку и камни.
Отец Захры смотрит вниз, и его вздернутые брови напрягаются с еще большим беспокойством.
— Ты планируешь сражаться с ними с помощью кучи камней? У тебя нет оружия?
— Неа. Я выскальзываю из машины, прижимаясь к скале, за которой мы спрятались.
На вершине горы, примерно в пятидесяти ярдах от нас, патрулирует мужчина с пистолетом в руке. Я оглядываюсь на отца Зары, подавая ему знак тихо подойти, и когда он подходит ближе, я призываю его отойти назад.
Наматывая перевязь, я жду, когда мужчина изменит направление, повернется к нам спиной, и в тот момент, когда он это сделает, я выхожу из своего укрытия, надеваю сумку на голову и отпускаю ее.
Камень попадает мужчине в затылок, отбрасывая его на землю.
Мертв он или нет, я понятия не имею. Я когда-либо бросала камни в Рейтов, только чтобы знать, какой вред они могут нанести человеческому телу. Такой удар наверняка сбил бы с неба птицу приличных размеров.
Я пользуюсь возможностью пересечь открытое пространство и прячусь за машиной, припаркованной под горой. Я выглядываю из-за угла, на тропинку, где углубления в песке ведут к расщелине в горе.
Отец Зары следует за мной по пятам, пока мы тащимся к горе, следуя по отпечаткам к гребню, который спускается в открытый каньон. Я предполагаю, что когда-то здесь проходила вода, но с тех пор высохла. Если они будут достаточно изобретательны, они найдут способ воспользоваться этим.
Каньон выходит на поляну, и я не могу не заметить множество мест, где враг мог бы спрятаться в нагромождении скал, изобилующих расщелинами, чтобы подстеречь добычу. Не говоря уже о зарослях кустарника по периметру. За считанные секунды я заметил три выхода — легкий доступ для разбойников или других хищников. Пожалуй, единственное преимущество этого места — укрытие от солнца.
Что говорит мне о том, что этот лагерь временный.