Тишина заполняет паузу.
— Что тебе снилось?
— Я не помню своих снов.
Со вторым кивком я поднимаюсь на ноги, скользя по стене.
— Это очень плохо. Кажется, ты все-таки знаешь мое имя.
Поднимая свой пристальный взгляд на него, я замечаю, как сурово сдвинуты его брови, когда я прохожу мимо него и выхожу из комнаты в направлении главной пещеры.
Но мимолетные приятные чувства сменяются болью в моем сердце, когда я замечаю других выживших. Это говорит мне, что он стал плохим человеком. Что всего, что я знала о нем, больше нет, и на его месте ублюдок, который похищает женщин, держит их в заточении, как будто они его собственность, и убивает все что встает у него на пути. Волнение от того, что я нашла его, затоптано печалью и холодом реальностью того, что я в конце концов, возможно потеряла его той ночью у можжевелового дерева.
Сами по себе черепа меня не пугают, но его увлечение последствиями пугает. Потому что мальчик, которого я помню, обладал способностью контролировать своих демонов.
Этот человек явно не понимает. Сладость его юности превратилась в какое-то садистское извращение.
Солнце проникает сквозь щель и освещает большую толпу, чем вчера. Некоторые сидят, поедая фрукты и воду. Другие готовят еду, раздавая ее тем, кто ждет. Я вижу светловолосую девушку, которую видела накануне, одетую в новую одежду, на ее лице нет грязи и крови, которые были на ней, когда она прибыла в это место. Она сидит вдоль стены, разламывая свой фрукт на маленькие кусочки, сканируя глазами остальных.
Когда что-то ударяет меня в грудь, я опускаю взгляд на тарелку с едой, предложенную вчерашней пожилой женщиной. Сегодня ее глаза устремлены ввысь. Грустно. И они, кажется, не хотят встречаться с моими, когда я беру еду, а она уходит. Пробираясь сквозь толпу, я сажусь рядом с блондинкой, которая улыбается мне в ответ.
— Привет, — говорит она и возвращается к своей еде.
— Привет. Краем глаза я рассматриваю синяки на ее коже, порезы, которые были промыты.
— Ты приходила вчера, верно?
Она кивает, не потрудившись поднять глаза.
— Ты в порядке?
Этот единственный вопрос, кажется, запускает какой-то спусковой крючок. Ее губы дрожат, и она делает резкий вдох, прикрывая рот рукой.
Я замечаю блеск слезы, скатывающейся по ее щеке, и кладу руку ей на плечо.
— Эй, все в порядке. Наклоняясь к ней, я оглядываю комнату.
— Я ухожу отсюда. Я пришлю помощь. Я обещаю.
Со слезами на глазах она изучает меня с выражением замешательства.
— Помошь?
Кивая, я слегка сжимаю ее плечо.
— Эти придурки заплатят за то, что они с тобой сделали.
Озадаченность проступает на ее лице, когда она наклоняет голову.
— Кто?
Теперь в замешательстве я.
— Те… байкеры?
Сдвинув брови, она качает головой.
— Они ничего со мной не сделали.
— Но ты… вчера у тебя … была кровь. И твое платье было порвано.
Она снова опускает взгляд, и еще больше слез скатывается по ее щеке.
— На наш улей совершили налет. Солдаты Легиона. Мои мать и сестра были убиты. Роняя тарелку с едой, она подтягивает колени к телу и прячет лицо в ладонях. Все, что я слышу, это всхлипывания, которые говорят мне, что она всхлипывает, прикрывшись руками.
— Один из… солдат. Он потащил меня в … коридор.
Ощущение холода пробегает по моим костям, я знаю, что будет дальше.
— Он… не останавливался. Было больно, и я продолжала кричать, чтобы он остановился. Ее горло подпрыгивает от сглатывания, и когда ее руки убираются от лица, ее глаза кажутся запертыми в трансе.
Я немедленно жалею, что спросил о чем-либо эту девушку. Подвергая ее жестоким воспоминаниям.
— Я сожалею—
— Потом это прекратилось. В ее голосе звучит изумление, и она отводит взгляд, ее глаза смягчаются от облегчения. — Он оттащил его от меня. Все, что я увидела, было тело солдата. Упал на землю рядом со мной. Меня подняли и вынесли из того места, я просто цеплялась за него. Я не могла его отпустить. Я не хотела, я была так напугана.
— Кто?
— Рис.
— Байкеры … Я думала… Я думала, они причинили тебе боль. Они украли твою еду и припасы.
Отводя от меня взгляд, она качает головой.
— У нас не было еды. Мы умирали с голоду.
И снова мои глаза возвращаются к холодной реальности, которую я не смогла увидеть. Я оглядываю пещеру, всех людей, которые подают еду, едят ее, смеются. Мой взгляд поднимается на Ред, стоящую в стороне, ее рука гладит пористые рыжие кудри маленькой девочки рядом с ней.
Внезапно все проясняется.
Повстанцы спасали их. Спасали их от солдат Легиона.
Конечно.
Я идиотка.
Слепая и невежественная дура ставшая жертвой пропаганды — той самой лжи, в слепом принятии которой я обвиняла других, — которая заставила меня поверить, что повстанцы — это неуправляемая банда неудачников, стремящихся устроить ад и обокрасть невинных.
— Они совершили налет на ваш улей? Вопрос девушки возвращает мое внимание к ней, когда она вытирает слезы со своих щек.
— Солдаты Легиона. Они тоже совершили налет на ваш улей?
Плотно сжав губы, я киваю.
— Теперь с нами все будет в порядке. Мы в безопасности. Рис говорит, что знает место. За стеной, чтобы никто не смог снова причинить нам боль. Ее улыбка освещает ее грустные глаза, которые полны такой надежды.
Облизывая губы, я опускаю взгляд на тарелку у себя на коленях.
— Я знаю это место.
— Он говорит, что это единственное место, где ты можешь спать под звездами всю ночь.
Зажмурив глаза, я с трудом сдерживаю слезы, и я киваю.
— Это то, что я тоже слышала.
Я протягиваю ей свою тарелку с фруктами. — Возьми мою.
Она принимает еду с благодарной улыбкой.
— Спасибо.
Как я могла быть такой глупой?
Рис шагает мимо нас, сквозь толпу ко входу в пещеру, бутылка все еще болтается у него в кулаке, и я вскакиваю на ноги, чтобы последовать за ним.
Когда я подхожу к охраннику, я жду что он запретит мне проход, но он этого не делает. Вместо этого он отходит в сторону, позволяя мне догнать Риса.
Оказавшись снаружи, я прикрываю глаза от слепящего солнца и замечаю, как он направляется к складу.
— Рис!
Он останавливается как вкопанный, и я бегу по горячему песку пустыни ему навстречу. Натягивая перчатки, он не удосуживается взглянуть на меня, его тело напряжено, плечи сведены от раздражения.
— Ты… Нервное першение пронзает мое горло, и я проглатываю комок.
— Тебя зовут Рис.
Он оглядывается на меня и кивает.
— Мое имя при рождении, да. Но ты назвала меня Шестым.
Мир вокруг меня застывает в оглушительной тишине. Сначала я не могу пошевелиться. Едва могу дышать.
Шесть.
Звук его имени обрушивается на меня, наполняя мои глаза слезами, и я хочу слышать, как он произносит это снова и снова. Я хочу больше этого звука, того которого я жаждала в семнадцать, когда он был немым мальчиком с другой стороны стены. Я чувствую себя пойманной в ловушку сна, и ужас поселяющийся в моем животе, является угрозой, что я могу проснуться в любой момент.
— Скажи мне что-нибудь, что знал бы только Шесть.
Его глаз подергивается от созерцания, в то время как сгибание и потирание рук, кажется, привлекает его внимание.
— Раньше ты пела мне по ночам. Не знал наверняка, что это ты пока не прочитал кое-что из того дневника.
Я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица, но отдергиваюсь, сжимая руку в кулак, прежде чем позволить своим пальцам скользнуть по его покрытой шрамами щеке.
Его тело замирает, напрягается. Резкий выдох слетает с его губ. Его глаза вздрагивают, но расцветают знакомством, и внезапно каждая деталь, каждая жесткая черточка его лица вызывает призрачное покалывание в кончиках моих пальцев, когда просачиваются воспоминания.
Шесть.
Как я могла забыть это лицо? Как я могла не видеть его за этими глазами? Приступ нервного смеха застрял у меня в груди, раздавленный неверием в то, что я смотрю на человека, которого считала мертвым.