— Тем не менее, ты нашла своего брата.
Он кивает, потирая мой затылок.
— Трипп. И мой отец. Он умер два года назад.
— Мне жаль это слышать, — говорю я, проводя пальцем по глубокой бороздке, оставленной его грудными мышцами.
— Папа тоже умер. Рейтер укусил его, и… он сдался. Я выдыхаю и кладу подбородок ему на грудь.
— Как ты оказался в Калико?
— Когда Легион прибыл в наш улей, мой отец, Трипп и я собирали мусор. Все было разрушено. Сожжено. Мы нашли тела моей матери и сестры, но мой младший брат Бренин пропал. Решив, что они забрали его, мы решили разыскать их и нашли больницу. Я вызвался сдаться добровольно. Чтобы попасть внутрь. Однако я так и не нашел Бренина. Они держали меня взаперти в том месте три года. Пока ты не нашла меня. Тяжесть его непоколебимого взгляда сокрушает меня.
— Я был бы мертв, если бы не ты.
— И, насколько я помню, я была бы мертва, если бы не ты. Взгляд прикован к его губам, я изучаю шрам там и наклоняюсь, чтобы поцеловать его. Тот, что у его глаза, привлекает мое внимание, и я нежно провожу пальцем по его веку, которое закрывается от моего прикосновения.
— Что это?
— Ночью у можжевелового дерева мы попали в засаду повстанцев, которые оказались моими братом и отцом. Они так и не отказались от меня. Сражались, чтобы попасть внутрь Калико. В любом случае, Трипп сначала не узнал меня. Подумал, что я с теми солдатами. Чуть не убил меня.
— Какое ужасное напоминание. Я провожу подушечкой большого пальца по припухшим краям шрама.
— Должно быть, тяжело видеть это каждый день и знать, что он мог убить тебя.
— Я был так рад видеть его, что мне было все равно. Лучший и худший день в моей жизни. Его взгляд направлен вниз, брови сведены вместе, как будто он заново переживает тот момент в своей голове.
— В основном, худшее.
Приподнимаясь на локте, я обхватываю его щеку и целую.
— Для меня тоже.
Он проводит пальцем по моему лицу, заправляя волосы за ухо, и его губы приподнимаются в той плутоватой улыбке Шестого, которую я когда-то любила.
— О чем ты думаешь?
— В тот день, когда я увидел тебя по ту сторону стены, я понял, что сделаю все, чтобы заполучить тебя. Все, что угодно.
То, что должно быть девичьей улыбкой, застывает на моем лице, привлекая его взгляд к моему рту. Положив руку мне на затылок, он притягивает меня к себе, прижимая к своим губам поцелуем.
Услышав шум, я поднимаю голову и вижу вдалеке Рейта, который хаотично передвигается, брыкаясь в грязи. Он не приближается к нам, как будто между ним и нами существует невидимая стена. В одиночестве, лежа обнаженной, даже на таком расстоянии, я бы чувствовала себя уязвимой и нервной, но с Рисом я ничего этого не чувствую. Само его присутствие успокаивает меня.
— Трипп нес альфа-ген, как ты?
Он смотрит на Рейта и обратно, подложив руки под голову.
— Нет. Мы не братья по крови. Его отец нашел меня, шатающегося по заброшенному зданию, когда мне было пять лет. Не мог поверить, что меня не укусили. Он и Элисон приняли меня, воспитали как одного из своих. Я знал Триппа и Бренина как своих братьев со дня их рождения. Аби тоже.
— Твоя сестра? Когда он кивает, я ловлю проблеск печали в его глазах.
Одна маленькая деталь все еще не выходит у меня из головы, и я хмурюсь.
— Как повстанцы узнали, что нужно прийти к Можжевеловому дереву? Как они узнали, что нужно устроить там засаду Легиону?
— Трипп говорит, что их предупредил кто-то с другой стороны стены. С тех пор пытаюсь связаться с ним, но он отключился от сети. Не удается получить одинаковую частоту в двустороннем режиме.
— Двусторонняя? Вернувшись в папин кабинет, я наткнулась на портативную рацию — ту, которую раньше не видела.
— Держу пари, что именно папа предупредил повстанцев.
— Возможно. Трипп украл рации у солдат Легиона. Они были военного выпуска, так что я полагаю, это возможно.
— Папа никогда не хотел причинить тебе боль. Он просто хотел, чтобы я была в безопасности.
— Я знаю это. Он обхватывает мою щеку, проводя большим пальцем по виску.
— Я никогда не причиню тебе боль, Рен.
— Я знаю, что ты этого не сделаешь. Я оседлаю его тело и наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его шрам. Провожу губами по его заросшей щетиной щеке, целую в челюсть. Затем в горло. Ключица. И снова к его губам. Я поцелую каждую из них. Моя челюсть сдвигается с намеком на ревность, гудящую под моей кожей.
— Если только я не собираюсь делить тебя с остальными. Тон моего голоса холодный и ровный, и не подходит для этого момента, как будто мой разум на секунду стал камикадзе. Раскаяние просачивается в мое сердце, и, как и все остальное, я разрушаю момент. Уничтожаю его. Подожги это пламенем и смотри, как оно сгорает дотла, потому что это то, кем я стала в его отсутствие.
Разрушитель моего собственного счастья.
Никто из остальных даже не подошел достаточно близко, чтобы прикоснуться к нему, и уж точно не настолько близко, чтобы я почувствовала какую-то ревность.
Легкая улыбка немного разгоняет тьму в его глазах.
— Нет. И я тоже не буду делиться тобой.
— Хорошо. Я не знаю, что там насчет Шестого. Каким это всегда было. Он — огонь во время ливня. Сладкий яд, который опьяняет меня. Сила природы, которая бросает вызов всему, что я знаю, — одновременно опасная и экстраординарная. Вероятно, есть миллион причин держаться от него подальше, покинуть это место и никогда не оглядываться назад, но я не могу. Не сейчас.
— Итак, что насчет остальных? Они хотят, чтобы я провела тебя в Шолен, верно? Чтобы захватить его?
Он стонет, отводя от меня взгляд.
— Я не предлагаю это за твой счет. Это не будет какой-то трагедией с троянским конем.
— Итак, что ты собираешься делать?
— Я еще не знаю. Но я уже потерял тебя однажды, и будь то война или адское пламя, я не потеряю тебя дважды.
Глава 34
Вытянув руку на груди Риса, я лежу рядом с ним в его постели, наблюдая за медленным и устойчивым подъемом и опусканием его груди, пока он спит. Прохладный воздух пещеры смешивается с потом на моей коже, добавляя достаточно холода, чтобы я могла оценить его тепло. Впервые за долгое время все кажется правильным. Как будто я там, где должна быть, впервые в жизни.
Судорога в моей груди прерывает мои мысли, и руки Риса сжимают простыни рядом с ним. Крепко сжатые его челюсти и быстрое перемещение глаз под веками говорят мне, что он заперт в очередном кошмаре.
Нежно проводя костяшками пальцев по его заросшей щетиной щеке, я наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его в губы, и его глаза распахиваются.
Хватая меня за запястье на середине, он смотрит на меня в ответ с дезориентированным выражением лица. Он зажмуривает глаза и открывает их снова, как будто для того, чтобы прогнать любые образы, проносящиеся в его голове. Большие темные зрачки поглощают синеву, и страх, написанный на его лице, выдает его кошмары.
— Ты все еще заперт в том месте, не так ли? Каждую ночь, когда ты закрываешь глаза, ты видишь это, не так ли?
Сглотнув, он кивает и облегченно выдыхает, отпуская мою руку.
— Иногда я вижу Бренина. Привязанным к стулу, точно так же, как они держали меня. Вскрывает его, просто чтобы проверить его терпимость к боли. Издевается над ним невыразимыми способами.
— Какими способами?
Он качает головой.
— То, что произошло, ничего не изменит.
Он прав. Точно так же, как я не хочу рассказывать ему о том, что со мной там произошло, я не смогла бы вынести и его рассказов. Шрамы говорят мне достаточно.
— Твоя боль — это моя боль.
Отводя от меня взгляд, он стискивает челюсти.
— Я не могу думать об этом. Кто-то причиняет тебе такую боль. Я бы убил любого, кто снова поднимет на тебя руку.
— Они все еще делают это. Они считают вас здесь дикарями. Испорченными и ненужными. Ядовитая раса, которая может сделать их неполноценными. Они думают, что второе поколение, подвергшееся воздействию этого организма, слабее. Что мы слабее. Вот почему они хотели убить меня. Вот почему они убивают всех женщин. Чтобы уберечь их от новых мерзостей. Люди за стенами понятия не имеют, что это продолжается. Они не хотят знать. Игнорирование этого означает, что они выживут. Приподнявшись на локте рядом с ним, я провожу пальцем по линии роста его волос, собираю пот с его кожи.