— Посмотри на его глаза. Видишь, как расширяются зрачки? Похоже, он мертв. Он убил бы меня прямо сейчас, если бы не был пристегнут. Хаотичный шум за дверью отвлекает меня от голоса Альберта в моем ухе.
Я откидываю голову назад и краду момент радости, когда мой череп ударяется о его лицо.
Руки обвиваются вокруг моей талии, поднимая меня в воздух, и Альберт швыряет меня на кровать. Я размахиваю руками, пока он пытается схватить меня и одной рукой туго затягивает кожаный ремень на моем теле, чтобы застегнуть его.
— Пожалуйста! У меня есть лекарство! У меня есть гребаное лекарство! Я кричу, останавливая все, и Альберт, все еще держа пистолет наготове, удерживает меня там.
— Что это? Доктор Эрикссон опускает скальпель от головы Риса.
— Что она сказала?
Воздушный налет продолжается за дверью, предметы врезаются в стены с другой стороны, дребезжат прикрепленные к ним инструменты.
— У меня есть лекарство. Лекарство.
Доктор Эрикссон обменивается взглядом с Альбертом и наклоняет голову.
— И что может содержать это лекарство?
— Антиприоновое антитело. Доктор Фалькенрат создал вакцину.
— И покончил с собой. Без энтузиазма произнесенный доктором Эрикссоном тон лишает меня надежды воззвать к нему.
— Я вам не верю. Лекарства нет. Как он сам сказал перед смертью, это постоянно меняющийся белок.
— Немедленно эвакуируйте здание. Используйте код сортировки. Немедленно эвакуируйте здание.
— Это правда. Он оставил мне свой дневник. Пожалуйста, вакцина твоя. Просто позволь нам уйти. Ты можешь что-то спасти. Перестроить. Мои слова — ложь. Моя единственная цель — выбраться отсюда, и я бы пожертвовала всем, чтобы сделать это — даже делом всей жизни папы.
— Мы все можем выйти отсюда.
— Сумка, отец. Обыщи ее сумку, — говорит Альберт, протягивая руку ко второму ремню поперек моего тела.
— Ты отсюда не выйдешь. Никто из вас, дикарей, не доживет до того дня, когда этот мир будет восстановлен. А что касается ваших маленьких друзей, разбивших лагерь в шахте? Легион отправлен. Они будут мертвы в течение часа.
Доктор Эрикссон роется в моей сумке и поднимает шприц в воздух, его глаза скользят по моим.
— Слишком тепло для вакцины. Белки, вероятно, денатурировались. Глупая девчонка. Ты, несомненно, уничтожила его.
Позади него распахивается дверь.
Мои легкие замирают при виде двух мужчин с деформированным видом, входящих в хирургический кабинет, одетых в синюю униформу заключенных. Опустившись на четвереньки, они пробираются вперед, как животные, и вскакивают на ноги, чтобы атаковать.
Альфы.
Обхватывая окровавленной, изуродованной рукой горло доктора Эрикссона, один из них тащит его прочь. Его ноги дрыгаются, когда они направляются к выходу, и в ту секунду, когда они выбивают дверь, красные брызги разлетаются по лабораторному халату доктора Эрикссона. Все, что я вижу, это его ноги, лежащие поперек порога двери, дрожащие, пока не замирают.
Второй альфа подкатывает каталку к Альберту, который отпускает меня, и я достаточно высвобождаюсь из ремней, чтобы откинуться в сидячее положение, наблюдая, как монстр валит его на пол.
С кожей, натянутой на глаз, и серебряными зажимами в уголках рта, оторванными до обнаженной фасции под ними, он выглядит отвратительно нечеловеческим. Настоящий монстр.
Страх парализует меня, пробегает по позвоночнику, когда я смотрю, как существо борется с Альбертом. Словно наблюдаю за оживающим кошмаром.
Крик Альберта отражается от стен вокруг меня, громкий и булькающий, выводя меня из транса.
Я слетаю с каталки, застегиваю молнию на форме Ивана, чтобы прикрыться, и бросаюсь к Рису. Второй крик — предупреждение, прежде чем тело Альберта подбрасывается в воздух и врезается в вертикальную машину рядом со мной.
В следующий момент боль пронзает мою голову сбоку, и все становится черным.
Глава 42
Рог пробивает пустоту,
постоянный, громкий. — Карантин начнется через T минус пятнадцать минут. Приготовьтесь к протоколу обеззараживания. Карантин начнется через T минус пятнадцать минут.
Мои глаза распахиваются на голос, который зовет меня, и комната расплывается, как будто я смотрю через линзу. Два тела борются на полу напротив меня, резвясь в моем медленно расширяющемся поле зрения, и в меня проникает воспоминание о происходящем.
— Рис! Я кричу, и одна из фигур поворачивается на мой голос.
Не Рис.
Он ползет по полу, подкрадываясь ко мне, как змея, оставляя Альберта лежать в луже крови.
Я отбиваюсь от надвигающегося на меня альфы, пока стена не врезается мне в спину.
Рев надо мной перекрывает звуки клаксонов снаружи, и альфа останавливается как вкопанный. Черные, безжизненные глаза перебегают с моих на носилки, где лежит связанный Рис. Беспомощный.
Я беру скальпель с подноса рядом с кроватью и поднимаюсь на ноги, протягивая его дрожащими руками. Альфа остается на корточках, готовый к прыжку.
Медленными шагами я обхожу кровать, осторожно, чтобы не спровоцировать альфу каким-либо резким движением. Я снимаю металлическую штуковину с черепа Риса и отстегиваю ремни, чтобы освободить его руки, держа свое оружие так, чтобы мужчина мог его видеть.
Он наблюдает за мной, его глаза следят за моими руками, но не приближаются.
Альфа обнажает зубы. Его черные глаза превращаются в белые, совсем как у акулы перед нападением.
— Бренин? Голос Риса отрывает меня от напряженного наблюдения, и он принимает сидячее положение, его ноги все еще связаны.
Деформированное лицо альфы наклоняется в сторону, тонкая едва заметная линия его бровей сводится вместе, когда чернота возвращается в его глаза.
Он прихрамывает, и его движения напоминают мне любопытное животное. Раненое животное.
Я подношу дрожащую руку ко рту, наблюдая, как Рис тянется к монстру, который когда-то был его братом. Такой разорванный и неправильно сшитый, что больно думать, что когда-то он был таким же, как Рис.
Черные глаза Бренина метаются ко мне и обратно к Рису, подергиваясь либо от смущенного узнавания, либо от боли осознания. Слезы наполняют мои глаза, искажая его, когда он отшатывается от пальцев Риса, отшатываясь от прикосновения к его лицу.
Рис шмыгает носом и, все еще протягивая руку, вытирает глаза о свой бицепс.
— Бренин, это я. Рис.
Блеск слез отражает свет, смягчая глубокую черноту глаз Бренина. Он снова ковыляет вперед и протягивает руку, его пальцы просто касаются лица Риса.
— Мне жаль, Бренин. Мне жаль, что меня не было там в тот день. Что я не защитил тебя, — шепчет Рис.
У него вырывается всхлип, когда Бренин приближается на дюйм, уголок его губ приподнимается в легчайшей улыбке. Он напоминает мне ребенка, потерявшегося в смеси эмоций, счастья и печали. На мгновение мои мысли возвращаются к Абелю, и слезы из моих глаз текут по щекам.
Бренин открывает рот, чтобы завыть, звук такой мучительный, наполненный болью и страданием, и я оплакиваю его.
Выстрел отражается от стен, и во лбу Бренина появляется маленькая черная дыра. Глаза широко распахнуты, голова откидывается назад, рука выскальзывает из руки Риса, и он резко падает на пол.
— Нет! Нет! Рис покачивается на кровати, остановленный ремнями на ногах и стволом пистолета, направленным ему в череп.
Альберт вскакивает на ноги, в одной руке пистолет, в другой шприц. На его плече виднеется запекшаяся кровь от зубов, разорвавших его плоть, блестящая темно-красными сгустками крови и выглядывающей из-под них костью.
— Тебя укусили, — говорю я, надеясь отвлечь его.
— Ты заражен.
— Мне повезло, у меня есть лекарство, верно? Направив пистолет на Риса, Альберт втыкает иглу ему в руку, выдавая всю жидкость из шприца.
— Карантин начнется через T-минус пять минут. Приготовьтесь к протоколу обеззараживания. Карантин начнется через T-минус пять минут.