Возглавленный Ельциным политический антикоммунистический переворот проходил под лозунгами продолжения реформ, причем решительнее и основательнее, чем это делалось горбачевской властью, еще сохранявшей хотя бы видимость советской. То, что называли реформами, было на самом деле беспрецедентной в истории человечества всесторонней ломкой вполне здоровой, эффективной и еще очень молодой с исторической точки зрения социальной организации и создание на скорую руку новой социальной организации по западным образцам, которые воспринимались в том виде, в каком их навязывала западная идеология и пропаганда, из обломков советской системы и реанимированных призраков дореволюционного прошлого.
Представьте себе: вы разрушаете один дом и вместо него строите новый. Ни то, ни другое не есть реформа, т.е. преобразование одного и того же дома. В языке вы эту ситуацию можете назвать реформой жилья, скрыв, тем самым, суть дела. Нечто подобное происходит и в рассматриваемой ситуации. Только тут возможности для словесного искажения реальности гораздо богаче. Идеологически нейтральным словом «реформа» тут маскируют социальное явление гораздо более серьезное, чем просто преобразование чего-то постоянно существующего.
На основе политического антикоммунистического переворота в ельцинские годы в реформаторской деятельности власти произошло раздвоение на разрушительный и созидательный аспекты. Задачей реформ стало разрушение коммунистической социальной организации и создание вместо нее новой, посткоммунистической социальной организации. Слово «реформы» тут сохранило смысл лишь постольку, поскольку новая власть имела дело с той же материальной культурой и тем же человеческим материалом в тех же геополитических условиях, какие достались ей в наследство от советской эпохи. Помимо этого раздвоения произошло еще другое в аспекте принятия решения и его конкретного исполнения.
В процессе реформирования человеческого объединения достаточно большого размера и высокой степени сложности, каким является Россия, надо различать социально-политический и правовой (юридический) аспекты. Они, конечно, связаны, но не суть одно и то же. В первом аспекте вызревает намерение осуществить ту или иную реформу и принимается решение на высшем уровне власти. Во втором аспекте это решение оформляется и закрепляется юридически. Соответствующие законы детализируются, уточняются, принимают форму серии законов. Тут создаются соответствующие учреждения, назначаются или выбираются исполнители решений. В дело вовлекаются органы власти, вплоть до органов наказания.
Не всякие решения властей суть реформы. Не всякие реформы связаны с громоздким правовым аспектом. Многие реформы локального масштаба и частного значения осуществляются, можно сказать, явочным порядком и без шумихи. Возможны случаи, когда это имеет место и в отношении реформ большого масштаба и значения, как это часто происходило в советский период, например. Возможны также случаи, когда поднимается большая юридическая суета по поводу мизерных по социальной сути реформ, как это, к примеру, можно наблюдать в наше время.
В условиях социального перелома в России можно наблюдать значительное расхождение между упомянутыми аспектами. В каждом из них наблюдается бурная деятельность, можно сказать, эпидемия прожектерства и эпидемия законодательства. Они совместно добивают советский коммунизм и строят новую, постсоветскую социальную организацию.
Горбачевские реформы подготовили антикоммунистический переворот, осуществленный под водительством Ельцина. Результатом ельцинских реформ явилось стремительное разрушение коммунистической социальной организации, создававшейся почти три четверти века. С приходом к высшей власти Путина начался новый период реформаторства. Ожидавшийся массой россиян, ставших жертвами двух первых периодов, радикальный перелом в их пользу не произошел. Теперь уже можно определенно констатировать, что путинский период реформ является продолжением и закреплением ельцинских. Вместе с тем, этот период вносит нечто новое в российское реформаторство. Что именно?
Установилось достаточно четкое отношение между законодательной и исполнительной властью в плане реформаторства. Оно оказалось практически противоположным тому, какое должно было бы по идее иметь место в западной демократии, которую Россия вроде бы имитирует. Функцию социально-политического аспекта реформ захватила исполнительная власть в лице президента, а технико-юридическое оформление решений президента отдано законодательной власти — Государственной думе. И до тех пор, пока сохраняется существующая (сложившаяся в основных чертах в ельцинские годы) социальная организация, законодательная (по идее) власть будет оставаться подсобным учреждением фактически реформаторского «Кремля», т.е. исполнительной (по идее) власти. И с этой точки зрения, постсоветская социальная организация ближе к советскому «Кремлю», чем к западной демократии.
Ничего удивительного я в этом не вижу. Дело в том, что постсоветская система власти есть не просто имитация западной, она есть гибрид западной и советской. И в силу объективных социальных законов (а не в силу недомыслия и злого умысла) она имеет тенденцию к сверхгосударственности. «Кремль» по своему положению во власти и по конституционным прерогативам является выразителем этой тенденции. Он такую возможность имеет. Более того, в силу сложившихся условий, он на это вынуждается. Россия сейчас переживает становление новой социальной организации в таких исторических условиях, что добить коммунизм и построить вместо него нечто западообразное можно только методами власти совет-скообразной. Напомню читателю: в горбачевские годы в кругах работников партийного аппарата шутили, что они громили КПСС под руководством... КПСС. В этой шутке была большая доля истины.
Усиление реформаторской роли «Кремля» очевидно. Многое делается как распоряжения президентской власти, минуя участие власти законодательной. Система власти в целом обнаруживает тенденцию не просто к советизму, но к советизму вождистского типа. Но пока только тенденцию. Для ее легитимации не хватает новой государственной идеологии, материальных средств, послушной президентской партии, подъема материального уровня широких слоев населения, контроля над экономикой и СМИ, приручения оппозиции и многого другого. На все это нужны многие годы реформ.
Возникает резонный вопрос: наступит ли, в конце концов, время, когда реформы закончатся, и россияне смогут насладиться жизнью в стране, целиком и полностью реформированной? Разумеется, все, что в истории начинается, рано или поздно кончается. Но когда и как? Если Россия не исчезнет вообще, то окончание эпохи ее реформирования в обозримом будущем не предвидится. Вряд ли ныне живущим россиянам удастся узреть такую волнующую сцену: на трибуну под гром аплодисментов поднимается президент и объявляет о том, что переходная эпоха реформ закончилась и им предстоит жить в развитом (для начала развитом, а потом в полном) западнизме. Основания для такого пессимистического утверждения имеются. Назову основные из них.
Задача политического переворота в горбачевско-ельцинские годы свелась к захвату высшей власти в стране сравнительно небольшой группой лиц, ориентированных на разрушение коммунистической социальной организации и создание новой, которую они воображали как за-паднистскую.
Но построить такую социальную организацию практически — на это нужно историческое время. Такое распоряжением высшей власти не сделаешь. Для этого нужна мобилизация усилий целого поколения. Нужна смена поколений, чтобы люди забыли о поломанном коммунизме, лишились бы материала для сравнений и стали представлять себе советское время в том виде, какой желателен для реформаторов. Задача социальных реформ и состоит в том, чтобы мобилизовать миллионы людей на постоянную жизнедеятельность в этом духе на многие годы. Но эти годы реформы должны стать образом жизни активной части населения страны и под их воздействием — всех прочих граждан. Напомню, что после политического переворота 1917 года аналогичный период растянулся более чем на двадцать лет.
Второе основание для моего утверждения — характер постсоветской социальной организации, создаваемой на месте разрушенного коммунизма. Это социальный гибрид, сочетающий в себе черты разнородных социальных систем — разрушаемого коммунизма, искусственно насаждаемого западнизма и также искусственно реанимируемого национально русского фундаментализма. Это явление в истории человечества новое. Наивно рассчитывать на то, что сразу будут найдены реформы, решающие новые проблемы. Неизбежен длительный период проб и ошибок, отбора и накопления удачных решений. И главный реформатор — «Кремль» — должен набраться исторического (а не одномоментного) терпения и выдержки, выработать социальную стратегию и следовать ей, во что бы то ни стало. На такое был способен сталинский «Кремль». Но способен ли на это постсоветский?