- А прикольно будет, если в нашей деревне одна половина мужиков начнёт с другой воевать. Костя, ты за красных пойдёшь или за белых?
- ... В гражданской войне все правы и все виноваты. В стране с ядерным оружием и атомными станциями гражданская война вообще невозможна.
- Что, сразу конец света устроят, как по Библии?.. Ты у нас парень грамотный, что в Библии о конце света написано? Про ако..апо...калипсис?
- ... Всё просто и жутко, - опять не сразу ответил Костя. - "И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба...и говорящего громким голосом: "Горе, горе, горе живущим на земле..."
... Весь остаток дня и вечер прошёл за самыми разными разговорами и игрой в карты ради убивания времени между выпусками новостей. Впрочем, на пятнадцатой или двадцатой игре "в дурака", вскоре после совместного ужина, Сергей обиделся и бросил карты: он ни разу не проиграл, Костя часто, Анжелика ещё чаще. Прямой репортаж CNN от Белого дома в это время пошёл уже без перерывов, и все трое от телевизора не отходили.
Наблюдая страшные последствия конфликта, Костя ругал защитников парламента, но, когда Сергей принялся грубо осуждать их, Костя начал спорить и искать аргументы в защиту мятежников. За этот вечер десятки разных мыслей и представлений сменились в его голове, запутывались и никак не складывались в какое-нибудь чёткое убеждение. Поначалу он был поражён необычностью того, что показывали из Москвы. Зрелище не совпадало с представлениями о государственных переворотах, сформированных фильмами и книгами о Латинской Америке и Африке. И семейная пара рядом, не столь напичканная политической информацией, как учитель-историк, тоже заметила это. Вообще, все трое говорили много: и высказывали впечатления, и рассуждали. В этот вечер они были скорее
120
политиками, чем зрителями. Делая какое-нибудь резкое замечание, Сергей перебивал ход Костиных размышлений, давая им новое направление.
- Почему какое-то Си Эн Эн снимает? Наши что, не могут? - возмущался сосед, а через пять минут выдавал совсем иную эмоцию:
- Не, ребята, как-то неприкольно: солнечный день, толпы зевак, а тут стреляют да ещё из танков. Может спектакль?..
И ещё через некоторое время:
- Как всегда, все удовольствия - Москве. Можно прийти, бесплатно поглазеть на драчку двух президентов...
Просидев несколько часов у телевизора, Костя свыкся с картиной происходящего и больше думал о том, чтобы взятие Белого дома обошлось с наименьшим количеством жертв. Вместе с Сергеем он попенял властям за то, что идут на штурм в лоб, не применяя вертолётов, что допускают присутствие на расстоянии полёта пуль такого количества праздного народа.
С ностальгией Костя вспоминал август девяносто первого. Теперь у Ельцина была армия и не только эти четыре танка, выехавшие на мост и повернувшие свои орудия на здание парламента. И исход теперь ясен. Тогда армия была в распоряжении старой власти, но власть отступила. Видно, не всегда всё решают танки. Народ был един, и народ стряхнул с себя семидесятилетний маразм. Тогда, в том августе, Костя с друзьями-сокурсниками собирался лететь в Москву. Они фактически уже приготовились, нашли деньги, чтобы купить в столице какое-нибудь оружие, и только сообщение в новостях о том, что московские аэропорты закрыты, остановило их, а стремительный крах ГКЧП заставил отказаться от попытки добираться на место окольными путями. Никогда не забыть тот порыв единства, которым были захвачены все: владивостокцы, выступавшие по местному телевидению, люди под очистительным дождём у этого же большого здания, новые лидеры на трибуне. "Где же это единство теперь? Где тот рождающий новую жизнь дождь?" - спрашивал себя Костя и чувствовал почти физически горечь из-за утраты чего-то прекрасного, безвозвратно ушедшего. "Две власти дерутся, а народ где-то в стороне. Наблюдает. А если и участвует в этой борьбе, только по обязанности или за деньги. С августа девяносто первого для России должна была начаться новая эра, основанная на всём лучшем, что накопили мировой опыт и собственная
121
история, и - самое главное - на объединяющей всех идее возрождения Отечества и равного участия людей в подъёме экономики и культуры. Шанс был упущен. Его угробили. И теперь у нашего поколения потенциал энтузиазма уже исчерпан. Не за Ельцина люди бросались под танки два года назад, а за Россию. Не за великую, а за нормальную, достойную уважения. Где теперь та гражданственность? Шоковая терапия разъединила народ. Либерализация цен не повысила уровень жизни, а приватизация - теперь уже через закон - показала людям, что они никогда ничего не имели и иметь не будут.
Началась Эпоха Великого Воровства. Власть не дала новой всеобщей идеи, и идею навязали проходимцы: мани, мани, мани... Идея-урод. Она и привела к октябрю девяносто третьего, потому что обогащение чуждо русскому народу, и часть людей, на которых и опираются те, кто в Белом доме, потеряв прежнюю идею и не приняв новую, отвергли власть. Вон эта толпа, рванувшая к зданию сквозь кордоны милиции. Они готовы к гражданской войне. Это плохо. Но они поступают по своей совести. Это нельзя не признать.
Костя отвлёкся на обострение обстановки, но через несколько минут его ум снова вернулся к любимому занятию - выводам. "Где же выход, ёлки-палки?.. Начать всё сначала не получится. Запущены механизмы, движение которых трудно остановить. Что же, ждать, когда индивидуализм и поклонение золотому тельцу начнут приводить людей к деградации и когда, как в начале века, появятся благотворительность, меценатство, забота о сирых и убогих?.. Опять мы пошли по тому кругу, что и при Александре Третьем. Опять надо упиться ложным, чтобы отвергнуть его...
Ударили танки, и Костя почувствовал внутри какой-то надлом. Он прислушался к себе и не смог понять: это боль или что-то от психики. Выстрелы были ожидаемы, они были даже предпочтительнее, чем штурм под прикрытием бронемашин, когда "вэвэшники" гибли от выстрелов с верхних этажей. Сергея орудийный обстрел заставил замолчать, хотя последнюю четверть часа он подробно объяснял жене военную дислокация. Почему эти довольно меткие выстрелы, быстро вызвавшие пожар, были так неприятны? Ведь только что Костя вслух возмущался, что так долго берут здание, совсем не похожее на крепость, с защитниками, вооружёнными только автоматами. Потом начали выходить мятежники. Анжелика стала злорадствовать, а у Кости всё не проходило чувство какого-то внутреннего надрыва. "Что-то
122
здесь не так, - устало думал он. - Всё кончилось, но радости нет. Но всё кончилось. Теперь спать. Ещё будет время обдумать. Главное: всё спокойно на улицах Багдада. Худой мир лучше доброй ссоры.. Конечно, если мир не ведёт к краху..."
16
На следующий день, встав в пять часов, Костя успел приготовиться к урокам. Руки всё время тянулись к дневнику, но он знал, что если начнёт писать сейчас, переполненный впечатлениями и мыслями, то остановится очень нескоро.
Первые два урока в шестых классах прошли быстро. Хотя Костя и собирался провести сегодня со всеми учениками, которые придут на историю, что-то вроде политинформации, однако решил, что события в Москве - не для понимания двенадцатилетних. Зато в учительской произошла настоящая схватка. Когда Костя вошёл туда на второй перемене, разговор, очевидно, только начался.
Возле окна, сложив руки на груди, стояла математик Светлана Геннадьевна Белозёрова, женщина предпенсионного возраста с тридцатилетним стажем и с тремя коровами в собственности. Рядом, за первым столом, сидели Новиков, директор, Галицкая, за другими - ещё семь человек учителей; присутствовали даже физруки Максим и Виктор Викторович, оба не любители пережёвывать на переменах деревенские сплетни. Чувствовалось, что именно произошедшее в стране собрало вместе большую часть педколлектива.