Костя по-особому относился к деревенской бане. Прелести телесного отдыха, получаемые через "парилку", он впервые по-настоящему оценил в армии. Здесь же, в Петровском, не только заботы о чистоте влекли его на окраину села с заготовленным осенью веником под мышкой. Он любил париться так, "чтобы пятки покраснели", а потом вывернуть на себя три-четыре таза ледяной воды и после развалиться в раздевалке на старом деревянном кресле и слушать разговоры местных. Но не тех, кто торопливо раздевался или собирался уходить, а мужиков, кто так, как и он, хорошо поработал веником и вышел расслабиться, отдышаться и, не торопясь, обсудить все новости, начиная с соседей и до самой высшей власти и даже - по советской привычке - захватывая "напряжённое международное положение". Вступать в разговоры Костя не любил: считал, что своё мнение он и так знает. Интереснее послушать других, таких разных людей, которых он только начинал запоминать на лица, людей, которые, наверное, и выражают тот "глас народа", о котором пишут в учебниках истории.
В петровской бане, как и в любом другом месте, тоже были свои герои, и Костя очень гордился принадлежностью к высшей банной касте, члены которой не убегают из парилки, вдохнув два-три раза густого пара, или, заскочив на первые ступени, резво лупят себя веником по ногам и бегут прахом, не выдерживая жара. Высшие люди спокойно запаривают свой добротно и любовно сделанный веник, заходят "раскиснуть" и только потом, надев шапочку и рукавицы, уходят в парную, где, стоя в полный рост на верхней площадке, охаживают каждое место своего тела до тех пор, пока не становятся розовыми, как младенцы. Родившись таким образом на белый свет, они выходят в раздевалку и спокойно, не обращая внимания на течение времени, "отходят". Да для них и нет времени, пока они в бане, как нет его в очень похожем месте, в раю.
Из знакомых Косте по "Абрамовской" улице парился только сам Иван
298
Петрович, но был в этом деле "слабаком". Ванька Муромцев, хотя и ходил в баню иногда, пара не любил. И только в пьяном состоянии с русской удалью лез на рожон, а потом долго отливал себя холодной водой. Дед Семён же, даром что говорил правильные слова, в бане Косте ни разу за полгода не встречался. Так же и Олиференко. Приятели Игорёк и Лёша мылись в домашних банях, а прежний сосед Сергей парился по-настоящему, только в общих разговорах обычно не участвовал. Других хороших "парильщиков" Костя впервые увидел в бане.
В этот вечер довольный сильным паром Костя как всегда вышел отдохнуть в раздевалку. Обычная компания, которую он про себя называл "дискуссионным клубом", почти вся была в сборе. Сидели, встречая шуткой или насмешкой каждого входящего приятели Коля и Паха, которые между собой (оба совхозные шофёры) разговаривали только о том, кто из них в последние дни куда съездил, у кого была какая поломка и какие существуют древние народные приёмы её устранения. Пенсионер и бывший бригадир дядя Ваня, как всегда завалившись на спинку банного кресла и откинув голову, являл собою полное безразличие ко всему на свете, но - Костя это уже хорошо знал - был готов в любую секунду вступить в самый незначительный разговор, правда, с видом как бы снисхождения к болтливой молодёжи, неразумно тратящей слова на всякую ерунду. "Парильщик" номер один Миша Карасёв, или просто Карась, шумный, с оперным голосом мужик лет сорока, уже раскинулся прямо на полу, охал и всем своим видом выпрашивал у каждого, кто входил, один и тот же вопрос: "Что, пар добрый?"
- Мишка, хорош стонать! - попросил Коля. - Жарко, так выскочи на снег, охладись!
Вошёл незнакомый Косте мужчина с сыном, учеником пятого класса, и Карасёв, широко раздувая свою крепкую грудь, опять стал громко отдуваться: "Ух!.. Ух!.. Ух!.. Хорошо!"
- Что, сильный сегодня пар? - спросил вошедший.
- Видишь же, ё-моё, какого карася зажарили! - смеясь, объяснил Паха.
- Что?! - заговорил сам Карасёв. - Пар?!. Увидишь... Если только никто не прикрыл кран... Я так нахерачился, что думал, шкура отвалится...
- У тебя что, шкура? - спросил Коля.
299
- него чешуя, - толкнул приятеля Паха. - Видишь, какой голый, всё облезло. Осталось, ё-моё, только кишки выпустить и - на сковородку.
Все посмеялись, но сам объект подтруниваний нисколько не обиделся и продолжал шумно выдыхать. Вышли ещё двое моющихся. Коля прислушался к их разговору и переспросил:
- У тебя брата убили?.. Это который в Находке живёт?
- Не брата. Фиг его знает, кто он мне. Сын двоюродной сестры моей матери. Троюродный брат, получается, что ли...
- Наверное.
- Что вы говорите? - вмешался дядя Ваня. - Понапридумывали: троюродный, четырёхюродный... Есть двоюродный и всё. А это так, родственник просто.
- Ну, пусть родственник. Знал-то я его хорошо...
- Конечно нет троюродных! - резко заспорил Карасёв. - А кто мне Фёдор тогда?.. Всю жизнь друг друга троюродными считаем. У меня бабка здорово во всём этом разбиралась: кто кому сват, брат, шурин, деверь...
- Так что с ним? Убили или несчастный случай? - вернул разговор к интересующему его предмету Коля.
- Да вот шушеры всякой развелось... За шпаной сейчас никто не присматривает: ни школа, ни всякий там комсомол... Шёл поздно со смены да пешком. Встретила банда сопляков, избили. В больнице почти сразу умер. Обнаружили его, правда, быстро. Какие-то люди с гулянки возвращались. В милицию, молодцы, сразу заявили. Не поверишь: нашли. На следующий день всех по одному повыдёргивали. Дело было в октябре, а позавчера вот суд состоялся. Так лучше б сразу отпустили. Этим, кто бил, кому условно, кому год. А один там ножом три раза его ударил (говорят, только один удар был смертельный), так ему, паскуде, четыре года. Главное, что всё, пацанва на него сразу показала, сам признался. Получается, он и есть убийца, а вишь ты, как будто мешок комбикорма украл...
- Может, восемнадцати не было? Малолетка?
- Какое там. ему уже двадцать. Постарше всех.
300
С минуту все молчали. Когда рассказавший печальную историю парень ушёл, хорошее субботнее настроение взяло своё. Карасёв продолжал лежать и нарываться на вопросы. Про него и по всякому другому поводу Паха и вторивший приятелю Коля выстраивали цепочки шуток. Очевидно, Мише надоело быть предметом для сатиры, и он задал серьёзную тему:
- Так что, теперь будем ещё и краевую Думу выбирать?!
- А что, в кандидаты хочешь записаться?
- Тебе, Паха, только бы позубоскалить. Я серьёзно.
- А мне что? Я Богданчика катал на УАЗике и буду катать. Лишь бы машина поменьше ломалась...
- Что ты говоришь? Будем выбирать в краевую Думу и в местные органы власти. В городах теперь будут мэры, - пояснил дядя Ваня.
- Стоило в Москве побоище устраивать... Конституцию приняли, всех повыбирали...
- Нет, ты посмотри! По Москве в наше время с автоматами разъезжали, лупили во все стороны. Столько народу перебили, а им - амнистия...
- Тут бы, ё-моё, соседу морду набил бы за дело, так на полжизни б упрятали...
- Ты ж простой человек. Им всё можно.
- Нет, столько крови пролить! Эти там в Останкино на ЗИЛе ломились. Всё ж снято на плёнку. Доказательство - вот оно. А им хоть бы хны...
- Короче, нам говорят: делай, что хочешь, режь, убивай. Свобода...
- Да что они тебе говорят? Это уголовникам всяким теперь всё можно. Откупятся. Что власть, что бандиты - теперь заодно.
- Конечно, они перед нами подрались друг с другом, а сами все повязаны...
- А тут, ё-моё, по три месяца зарплату в совхозе не дают. А говорят: ты у шефа работаешь, тебе проще получить...
- А чего они их амнистировали? - взялся за вывод дядя Ваня. - Потому что чувствуют: само тоже виноваты. Кто до крови-то довёл? Цены взвинтили,