— Мы были уверены, — вмешался Моэм, — что столкнулись с противодействием спецслужб Германии, когда в Петербурге за ночь была уничтожена разведывательная миссия Великобритании…
— Но когда Балтийский флот единовременно снялся с якоря и пошёл в совершенно неожиданный для нас и для собственного адмиралтейства рейд, деоккупировав всё Балтийское побережье вплоть до Мемеля, когда русская армия Радко Дмитриева прорвала Северный фронт, играючи опрокинула две армии кайзера, откинув вас на довоенные границы, мы поняли, что имеем дело с неизвестной силой, — продолжил Робинс.
— И когда мы узнали, что в Стокгольм направлена целая миссия Генерального штаба под вашим началом, подумали, а не одних ли и тех же людей мы с вами ищем? — завершил Томпсон, вопросительно глядя на немцев.
—----------------
(*)
(**) В конце 1917 года перевозка войск из Америки во Францию составила до 50 тыс. солдат в месяц, в мае 1918 года она равнялась 245 тыс. человек, в июле — более 305 тыс. человек.
(***) «Основы XIX века» нем. Die Grundlagen des neunzehnten Jahrhunderts, 1899 https://librusec.pro/b/511148. Американские приверженцы нордической школы провозгласили Чемберлена величайшим зодчим нордической теории. О книге Чемберлена «Основы XIX столетия» высоко отзывался Л. Н. Толстой: «…книга Чамберлена очень хороша. <…> Очень, очень благодарен вам за присылку ее. Его утверждение о том, что Христос не был по расе евреем, совершенно справедливое и неопровержимо им доказанное, составляет только маленькую часть его превосходно задуманной книги. На вопрос ваш о том, как относиться к евреям, не могу вам иначе ответить, как так, как нас учит относиться к людям братьям учение Христа. Чем более они нам кажутся неприятны, тем большее усилие должны мы делать для того, чтобы не только победить это недоброжелательство, но и вызвать в душе своей любовь к ним. Такое отношение к ним, как и ко всем неприятным нам людям, одно может дать успокоение и нашим душам и вместе с тем самым действительным способом противодействовать их кажущемуся нам вредному влиянию» Из письма Л. Н. Толстого к Э. Р. Стамо от 14.12.1907 // ПСС в 90 тт. Т. 77. С. 258
(****) Томпсон в январе 1917 года приехал в Россию и безвылазно находился в Петербурге, принимая активное участие в февральских и в октябрьских событиях. Покинув Россию, посетил Англию и представил премьер-министру Ллойд Джорджу меморандум, в котором были такие слова: «Россия вскоре станет величайшим военным трофеем, который когда-либо знал мир».
Глава 6. Путешествие в будущее.
— Не знаю, какие у вас ощущения, — Анна пытливо заглянула в глаза Распутина, — но я чувствую, как вокруг нас тяжело, словно молоко, сгущается История. Не короткие очерки, а целые главы. История с большой буквы, в которой люди еще не знают, что их ждет, но уже понимают, что выбор будет прост — между Добром и Злом, между черным и белым, между светом и тьмой, без полутонов довоенного времени. Вы, вероятно, это тоже сейчас чувствуете по новостям в газетах, мурашкам по коже. Неумолимая поступь истории, как удары сердца. От ее гулких шагов разлетаются стекла. Под ее взглядом, как весенний лёд, крошатся судьбы. Но я настроена оптимистично. А вы?
Распутин оторвался от чистописания и в очередной раз залюбовался милым созданием. Сами собой пришли на память слова Аксакова про “«порхающий цветок», расписанный чудными яркими красками, блестящими золотом, серебром и перламутром, испещренный неопределенными цветами и узорами, не менее прекрасными и привлекательными…” Но продолжать дорисовывать образ “милого, чистого создания, никому не делающего вреда,” мешали глаза Анны. Григория из под длинных, изогнутых ресниц пронзал сухой, холодный взгляд охотника, внимательный к деталям и чуждый сострадания к врагам. Ему больше подходили не аксаковские цветочные опушки, а хмурая зимняя Швеция, гранитная страна, где сотни лет мелкие сосенки и кустики, стоящие невозмутимо и мрачно, пробиваются из расщелин, покрытых скромным слоем мха.
— Вы, сударь, смотрите на меня так, словно собираетесь, но никак не решаетесь сделать предложение, — с лёгким смешком Анна отодвинула исписанные листки и поставила на краешек стола чашку с горячим чаем. — В свободное время я займусь вашей ужасной грамматикой. Это никуда не годится.
— Присядьте, Анюта, — Распутин отложил карандаш и взял в обе руки чашку, над который струился пар, осторожно тронул губами горячий чай, обжёгся, фыркнул, стараясь не расплескать. — Я действительно хочу сделать вам предложение и не одно. Но боюсь. Вы мне понравились гораздо раньше той минуты, когда мы познакомились… А когда встретились, то оказались ещё очаровательнее, чем на фото… Я выглядел бы последним идиотом, если бы не мечтал быть рядом с вами… Причем на абсолютно законных основаниях… Господи! Волнуюсь, как школьник у доски, мысли путаются…
Не обращая внимания на обжигающий напиток, Распутин сделал глоток, и во рту полыхнуло огнём.
— По какой-то неведомой причине, — продолжил он, — все любимые мной женщины, в ком я вижу смысл жизни, погибают… Это происходит с таким зловещим постоянством, что подозреваю — всё дело во мне. Я несу какую-то чёрную метку… Может быть, это плата за то, что мне пришлось воевать, ликвидировать врагов… Не знаю…
— Они умирали? — потупила глаза Анна.
— Их убивали, — ответил Распутин. Его голос прозвучал, словно гул в пустом ведре. — И я ничего не мог с этим поделать, как ни старался…
Григорий уставился в чашку, не заметив, как Анна тихо встала, и вздрогнул, когда её лёгкая, почти невесомая рука легла ему на плечо.
— В таком случае мне ничего не грозит, — полушёпотом произнесла она, наклонившись к его голове, — меня уже пытались убить и вы великолепно справились со своей миссией спасителя.
— К сожалению, всё только начинается и с каждым новым днём находиться рядом со мной будет всё опаснее.
— Значит, пришла пора оберегать не только вам, но и вас, — прошептала Анна на ухо.
Распутин поднял голову и увидел прямо над собой огромные глаза, с удивлением обнаружив, как изысканно и празднично изумрудно-зелёные ободки обрамляют карие радужки с чёрными омутами зрачков и еле заметную паутинку морщинок у висков.
— Спасибо, Аня…
— Удивительно, но меня больше не раздражает, когда вы так меня называете.
— Значит, моё предложение принято?
— Требовать ответа так скоро неприлично. Даме полагается подумать… К тому же, вы обещали несколько предложений. Хотелось бы узнать все.
Григорий придвинул ближе свои записи, пробежал глазами по ним, кусая губу, прислушиваясь к внутреннему голосу — прозвенит ли тревожный звоночек, безошибочно предупреждавший его о риске фатальной ошибки. “Встроенная сигнализация” молчала. Ну что ж, была-не-была!…
— Мне понадобится помощь, — Распутин согнал с лица улыбку и поднял глаза, стараясь выглядеть максимально убедительно и даже сурово. — Из-за собственной глупости и неподготовленности во время бестолковой драки с немцами я получил обидную травму. Для восстановления физической формы мне необходимо время, а его у меня нет. Клиент сегодня уезжает из Стокгольма… Мой первоначальный план летит к чёрту и надо срочно изобретать новый.
Губы Анны сомкнулись в узкую ниточку, черты лица стали рельефными, как у мраморного изваяния, и вся она подобралась, как хищник, почуявший добычу.
— Что это за клиент и какая требуется помощь?
— Некто Томпсон, один из директоров Федеральной резервной системы — банка банков Америки — главного заказчика мировой войны и переворота в России.
— Я ничего не знаю про такую организацию.
— Про неё мало кто знает, она совсем не публичная. Её руководители не дают интервью и не выступают с заявлениями, предполагают, что обладают абсолютным инкогнито и поэтому ведут себя беспечно и самонадеянно. Пока! И вот этим "пока" я и хотел воспользоваться, навестить мистера Томпсона и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться…