Распутин подчеркнул ногтем последнюю строчку, придвинув газету Анне.
— Вспомни, что нам поведал банкир насчёт сверхприбылей российских коммерсантов. Где, в каких банках она складируется, кем контролируется и на что направляется? Оцени красоту игры! Россию валят, оплачивая этот процесс деньгами, вырученными от грабежа России, вывезенными из России её собственными подданными и возвращаемыми обратно в виде коррупционных взносов нужным людям и оплаты услуг профессиональным заговорщикам. Ну разве не прелесть? А теперь берём показания нашего банкира, стыкуем с показаниями Ганецкого, прикладываем к ним вот эти академические сводки из официальных газет. И вся конспирология сразу же обрастает наименованиями, фамилиями, цифрами, которые можно проверить, не выезжая из Питера. Вот смотри, как всё чётко и понятно изложено:
“Акционерное общество меднопрокатного завода какого-то Розенкранца, например, при основном капитале в 10 милл. имело чистой прибыли семь миллионов. Товарищество мануфактуры какой-то А. Каретниковой, орудуя капиталом в 3,7 миллионов, нажило чистой прибыли 2,4 миллиона. Годичная прибыль почти равнялась капиталу, от которого она произошла… Тверская мануфактура бумажных изделий, например, получила прибыли 10. миллиона при капитале в 6 милл. Товарищество латунного завода, распоряжаясь капиталом в 10 милл., нажило на нем прибыли почти 16 миллионов <…>» и так далее…
«Вот, — заключает автор, — кому на Руси жить хорошо»:
"Пока Россия, «обобранная экономической и политической разрухой ходит по земле босиком, её крупная промышленность в красных сапожках щеголяет». «Из затраченных государством на войну десятков миллиардов рублей более половины находится в распоряжении торгово-промышленного класса»
— Всё это, конечно, хорошо. Точнее — ничего хорошего, — задумчиво произнесла Анна, вертя в руках печатный листок. — Но здесь не сказано о чиновниках правительства, ни слова о наших банкирах, что вообще непонятно, ибо их участие в грабеже казны и населения видно невооружённым глазом.
— Это тебе сейчас понятно, после задушевных бесед с Ганецким и Ашбергом. А раньше? Да, вроде бы всё очевидно и лежит на поверхности, но пока в факты не ткнули носом, общественная слепота продолжит торжествовать. Кто-то не видит никакой связи финансистов с властью, кто-то видит, но считает её несущественной. А есть и те, кто всё прекрасно понимает, но молчит вполне осознанно… Ну как же газетчики будут писать про тех, кто является их хозяевами или кредиторами, имеет административную власть? Сейчас вся наша с тобой самодеятельность — только смальта для мозаики. Это всё ещё предстоит сложить и показать во взаимосвязи, и то, не уверен, что поверят, во всяком случае сразу…
— Но каким образом ты её покажешь? У нас же нет своей газеты.
— Своей нет, но можно воспользоваться чужими. Есть, например, на просторах Отечества интересный и очень активный купец Иван Сытин. Тот, кто придумал отрывной календарь. “Русское слово” принадлежит как раз ему. Иван Дмитриевич издавал Пушкина, Толстого, Достоевского чаще и больше, чем все остальные книгоиздатели, вместе взятые, но ни разу не прочёл никого из них. Его личная необразованность доходит до курьёзов. Однажды он выкупил книгу у какого-то начинающего писателя, дважды с успехом напечатал её и только потом узнал, что жулик ему подсунул произведение Гоголя, выдав за своё… Идеальный носитель правильно вложенной в него информации… Но я бы не стал ставить в нашей игре на газеты. Слишком привычно, а потому — уязвимо. Мы пойдём другим путём!
— Каким?
— В будущем убойную, пробивную силу приобретут короткие фильмы. Сейчас синематограф главным образом развлекает, а мы превратим его в отдельное и очень коварное средство донесения информации до широких масс, неграмотных, не привыкших читать, но охочих до развлечений и совершенно беззащитных перед правильно подаваемой движущейся картинкой. Поэтому первое, что мы сделаем после приезда в Петроград — откроем киностудию.
— А я полагала, что она нужна только для скрытного наблюдения и конспиративных встреч.
— И для этого тоже. Но и как фабрика по производству информационных бомб, она нам очень сильно поможет. Наконец-то конфискованные у господина Фюрстенберга-Ганецкого деньги пойдут на добрые дела, хоть и не так, как он предполагал.
— Примете на службу?
— В первую очередь.
— В качестве кого?
— Должность главного редактора удовлетворит ваши амбиции, сударыня?
— Смотря что придётся редактировать и создавать.
— Прямо сейчас — ещё одну копию банкирских показаний.
— Третий раз? Я их уже наизусть помню.
— Мне просто нравится твой замечательный почерк, — улыбнулся Григорий.
— Только после ужина. У меня уже руки трясутся. Не знаю, от чего больше — от голода или от холода.
Паромчик отдал концы и, пуская чёрные клубы дыма из одинокой высокой трубы, гулко ухая паровой машиной, петлял между островами и островками Аландского архипелага по направлению к Або. Перебирая вилкой овощное соте и не скрывая улыбки, Анна с интересом разглядывала борьбу Григория со стерлядью.
— Ты урчишь, как кот, — наконец, не выдержала она.
— Это неприлично?
— Жутко! Но мне нравится, потому что делаешь это очень искренне. Рыбные блюда, я заметила, твоя страсть. Почему?
— В ХХI веке люди сожрали всю нормальную рыбу, превратив её в деликатес. Ты не поверишь, но хорошие, качественные морские и речные продукты в будут стоить дороже мяса. Представляешь?
— Нет. Но верю.
— Спасибо. А гурьевскую кашу, — Григорий с вожделением посмотрел на десерт, — вообще готовить разучатся. Считай, я только название её и помню.
— Тут я тебя разочарую, — Анна небрежно дотронулась пальчиком до посуды, — в этой каше гурьевское только название. Но обещаю, как только появится возможность — приготовлю тебе это блюдо по старинному рецепту моего дедушки.
— А ты умеешь готовить?
— Каждая девушка из приличной семьи должна уметь готовить.
— А что еще должна уметь девушка из приличной семьи?
— О! — Анна хихикнула, прикрыв рукой губы, — это очень длинная и грустная история, преподаваемая в гимназии и в институте.
— А мы сейчас никуда не торопимся. Дорога длинная.
— Ну хорошо, тогда слушай…
Анна отложила приборы и прикрыла глаза, вспоминая давно забытые уроки.
— Правила светской жизни и этикета из сборника советов и наставлений(**) гласят: первое — выходить на улицу без перчаток очень неприлично, и надевать их следует дома, так как надевать перчатки на улице не комильфо, как и завязывать ленты шляпы; второе — ложиться спать молодой женщине следует около часа ночи. В постели — перелистывать французский роман. Засыпая, ни о чем грустном, неприятном и тяжелом не думать, в особенности об убийцах, нищих, мышах, пауках, привидениях, сиротах, страшных болезнях и пожарах. Следует помнить, что спокойная совесть — лучшее средство для спокойного отдыха. Видеть непристойные сны — совершенно неприлично молодой даме. В подобном случае ей следует, отнюдь не увлекаясь любопытством, посмотреть, что будет дальше, немедленно проснуться и повернуться на другой бок.
— Потрясающе! — Распутин от удивления прекратил жевать. — Всего ожидал, но чтобы регламентировать сны! До такого даже в армии не додумались!
— Если бы только сны, — Анна улыбнулась, выныривая из своих девичьих воспоминаний. — Слушай дальше! Смех и слезы светской красавицы должны быть красивы и изящны. Смех должен быть не громкий, но рассыпчатый. При плаче можно уронить не более трех-четырех слезинок и наблюдать, чтобы не испортить цвет лица.
— Кто редактор этого шедевра? — Григорий с трудом сдерживал смех, — я хочу его расцеловать!
— Разговор светской красавицы ведется на французском языке, — продолжала Анна. — Надо говорить так быстро и часто, чтобы издали казалось — горох сыплется. Если даже приходится говорить по-русски, то она должна не выговаривать звуков "р" и "л". Беседуя с мужчиной, особенно с холостым, барышня не должна смотреть своему визави в глаза. Следует сидеть, опустивши глазки, и только изредка вскидывать их на собеседника. Барышня вообще должна иметь вид невинный, но отнюдь не глупый…