Много десятилетий назад один из самых известных отечественных политиков XX века, герой, кумир и проклятие судьбоносного 1917 года Александр Керенский, изрек: «Без Распутина не было бы Ленина». Иными словами, если бы этот сибирский мужик не появился в царских чертогах, а еще лучше и не родился на свет вовсе, то Россию не постигли бы испытания и мучения, которые она выдерживала почти столетие под игом беспощадных коммунистов. При таком взгляде на ход времен фигура Распутина приобретает магический ореол «могильщика царской империи», своего рода посланца инфернальных сил, открывшего «врата ада» для погубителей и притеснителей.
Постулирование подобной «истины», принятие ее на веру позволяло таким деятелям, как Керенский, удачно выгораживать себя, затемнять и умалять свои личные «заслуги» в деле крушения монархической России и «торжестве апокалипса», наступившего потом. Действительно, если Распутин стал демиургом краха, знаком распада, то историческая вина за это лежит не только и даже не столько на нем, сколько на тех силах и людях, кто вызвали из небытия это «исчадие ада». Здесь на первое место сочинители непременно выдвигают последних царя и царицу.
Банальная схема оказалась чрезвычайно живучей; сходные утверждения звучат и поныне. Один модный современный драматург, имеющий чрезвычайно богатое воображение, договорился до того, что Распутин «интересен как причина гражданской войны. Более того, 1916 год необычайно похож на 99-й. Все сходится даже в мелочах». Читая такое, невольно поражаешься тому, как плохо знают отечественную историю даже те, кто сочиняют исторические опусы. Наверное, о конфигурации, биологической природе, флоре и фауне моря можно судить и по морской капле. Но при одном непременном условии: надо уж если и не знать, то хотя бы иметь достаточное представление об океанографии…
В области же истории люди позволяют себе озвучивать любые выводы, строить самые немыслимые гипотезы, делать широковещательные, сенсационные заявления, нисколько не заботясь об их исторической обусловленности. Зачем? По мнению этих «свободных интерпретаторов» прошлого, публика «глупа», она примет на веру любую нелепость и пошлость, если ей заявить, что «я первый открыл», а раньше «никто этих материалов никогда не видел». Хотя все эти «уникальные материалы» давным-давно известны, а многие и опубликованы еще в стародавние времена, однако кто о том ведает? Историки? Но ведь достаточно заклеймить их как «адептов идеологии», и сразу же, как кажется, получишь от публики индульгенцию от собственных «творческих грешков» и предстанешь чуть ли не оракулом, «бесстрастным срывателем» покровов с тайн истории.
Насмехаясь над читателем и зрителем, окарикатуривая прошлое страны и народа, оборотистые «историки-драматурги» делают при этом вполне конкретный гешефт. Скабрезность получает надлежащую рекламу, и выгодная финансовая результативность очередного «эпохального проекта» обеспечивается надежно.
Ни в какой иной теме по истории России, как в теме о Распутине, вульгарная заданность сочинителей всех мастей не проступает так наглядно. «Распутиниада», «распутинщина» давно стала обиходным мифом, питаемым не только историческим невежеством производителей и потребителей, но и неприкрытым коммерческим расчетом. Бульварная литература во все времена имела неоспоримое тиражное превосходство перед всей прочей. «Простое» и «раскрученное» дает заведомую потребительскую «фору» нетипичному, сложному, эксклюзивному. Так устроен коммерческий рынок вообще и информационно-книжный в частности.
При всей растиражированности распутинского сюжета невольно бросается в глаза тот куцый набор «базовых документов», на основании которых он строится. Да и сам перечень «волнующих эпизодов» весьма ограничен. Каковы были сексуальные потенции сибирского крестьянина? Имел ли он постельные отношения с царицей? Сколько у него вообще было любовниц? Как много он потреблял алкоголя? Как в пьяном угаре назначал министров? В каких ресторанах Распутин устраивал оргии, как они проходили и кто был на них «завсегдатаем»? Вот, так сказать, набор нынешних вопросов к загадочному персонажу.
Современников Распутина в первую очередь занимали совсем другие проблемы: кем был ангажирован Распутин, кто им управлял, какие иностранные круги за ним стояли? По прошествии лет центр внимания сместился в сексуально-альковную область. Причины падения монархии, реальная историческая драматургия массе нынешних читателей и зрителей или малоинтересны, или неинтересны совсем. Привлекает понятное и близкое.
Изможденные «гонкой жизни», мучимые комплексами сексуальной беспомощности и неудовлетворенности, люди невольно тянутся к сказаниям о некоем «половом гиганте», умудрявшемся удовлетворять «без устали» запросы и вожделения женских толп и сумевшем таким путем получить и власть, и богатство. Такой сюжет завораживает. Отсюда и возникает ажиотажный интерес к вещам и явлениям, о которых в сколько-нибудь приличном обществе не только писать, но даже и говорить не принято.
В «свободной России» табуированных тем не существует. Поэтому распространенная столичная газета может под аршинным заголовком поместить сенсационный материал о том, что, как поведал редакции маститый журналист, он собственными глазами видел в Америке… мумифицированный половой орган Распутина! Причем, оказывается, эта «бесценная реликвия» хранилась не у кого-нибудь, а у родной дочери убитого! После таких «сенсационных открытий» хочется не об истории говорить или законы физики и биологии вспоминать, а пройти дезинфекцию…
Если и не вся распутинская история, то самые «смачные» ее эпизоды опираются обычно на некие виртуальные свидетельства, подлинность которых, как правило, не удосуживаются проверить. Так повелось с самого начала создания «распутиниады». Откуда известно, что Распутин предавался необузданному пьянству? Ответ: «Об этом все знали». Никто не рассказал о собственных впечатлениях, никто не зафиксировал личного участия в «разнузданных оргиях». Все лишь ссылались на неизвестных информаторов и анонимных очевидцев.
Или вот другой «горячий сюжет». На чем основаны утверждения о сексуальной разнузданности царева друга? Объяснение: «О том рассказали жертвы его похоти». Правда, никто не называл имен этих «жертв», да и сами эти легендарные «оскорбленные создания», которые, судя по многообразию и выразительности циркулировавших подробностей, рассказывали об «ужасном насилии» над собой чуть ли не на всех углах, ни к судебной, ни к общественной защите своей чести не прибегали. Однако об этом, как говорилось, опять «все знали». По сходной схеме смонтированы и иные страницы «распутиниады».
Хотя сто лет назад понятия «пиартехнология» еще не существовало, а из средств массовой информации имелась в наличии лишь пресса, но «черный пиар» уже давал о себе знать. Можно смело утверждать, что «распутиниада» — первый грандиозный продукт подобной технологии. Однако хорошо известно, что информационный прессинг срабатывает лишь тогда, когда имеются намерения и возможности у неких групп утвердить в общественном сознании желательный стереотип. Второй стороной успеха технологии «промывания мозгов» является степень подготовленности среды к принятию и усвоению информационных заготовок. Поэтому сказать, как иногда это делается, что растиражированные рассказы о Распутине — все сплошная ложь, даже если это и действительно так, — значит сказать очень мало.
Без анализа и объяснения причин результативности «лживой атаки» подобные утверждения повисают в воздухе. Суть дела, в конце концов, ведь не столько в том, почему дискредитирующие слухи возникали, кто и почему их инспирировал, сколько в том, почему их принимали (и принимают) за истину. Причем верили-то безоговорочно им в большинстве своем не какие-то безграмотные и несмышленые личности, а как раз самые образованные и просвещенные. До сих пор эта важная историческая проблема — податливость к искушению мифом — так и остается непроясненной.
Многие современники тех событий, которые Распутина или вообще не видели, или где-то лицезрели мельком, в своих мемуарах зафиксировали скандальные слухи в качестве реальных фактов. Здесь уже речь надо вести о болезненных деформациях мировосприятия людей в переломные исторические эпохи: они видели то, что хотели видеть, верили тому, во что желали верить. Действительность тут определяющей роли не играла. Желаемое и возможное приобретало в сознании немалого числа людей характер подлинного и свершившегося.