Поручение царицы заключалось в следующем. Царица имела в Германии бедных родственников, которым она помогала. Во время войны денежные переводы в Германию не производились, и царица беспокоилась о своих нуждающихся родственниках. Поэтому она искала возможности тайным образом переслать деньги в Германию. Роль Рубинштейна в этом деле была очень деликатна и опасна, но он исполнил поручение царицы с большой ловкостью и этим заслужил ее благодарность.
Своими отношениями к Распутину Рубинштейн добился некоторого значения в придворных кругах. Оба старались быть друг другу полезными. Лично для себя Распутин от Рубинштейна ничего не требовал. Но он посылал к Рубинштейну массу нуждающихся, чтобы он им помог или дал работу. Рубинштейн никогда не отказывал в исполнении просьб Распутина, но не имел возможности предоставить такой массе работу в своих банках. Поэтому он основал на Марсовом поле контору, назначение которой для него самого было неясно. Служащие этой конторы не имели никакой работы, но регулярно получали жалованье. Этим Рубинштейн достиг того, что Распутин его постоянно хвалил и величал "умным банкиром".
Отношения Рубинштейна к царице никому не были известны, но путем ловкой рекламы Рубинштейн сумел распространить слухи, что он состоит банкиром царского дома. Мануйлов, секретарь председателя Совета министров Штюрмера, с особым усердием заботился о том, чтобы эти слухи получили бы более широкую огласку. Однако скоро Рубинштейна постиг тяжкий удар. Он скупил все акции страхового общества «Якорь» и с большою прибылью продал их одному шведскому страховому обществу. Планы застрахованных в «Якоре» крупных зданий он послал в Швецию. Среди них находились планы многих украинских сахарных заводов.
Это произошло как раз в то время, когда по примеру великого князя Николая Николаевича искали по всей России шпионов. В охоте за шпионами гибла масса невинных людей; она вызвала всеобщее смятение. Почта и пассажиры на границе со Швецией подвергались строгому контролю. Когда контролирующие чиновники увидели посылаемые Рубинштейном планы, они вообразили себя напавшими на след большой шпионской организации. Это было вскоре после назначения Штюрмера.
Старик Горемыкин уже не мог ему помочь. Распутин, будучи недовольным некоторыми его финансовыми махинациями, также был настроен к Рубинштейну не особенно доброжелательно. По распоряжению военных властей Рубинштейн был арестован. Это вызвало внимание всей России. Особенно неприятным был этот арест для евреев, так как он давал новую пищу для разговоров о еврейской шпионской деятельности. Друг Рубинштейна, консул Вольфсон, находящийся в хороших отношениях с графиней Клейнмихель, был также арестован.
Арест Рубинштейна произвел на царицу потрясающее впечатление. Она предполагала, что арест вызван как раз произведенными по ее поручению Рубинштейном операциями. Ее беспокойство улеглось только после того, как выяснилось, что арест с ее поручениями ничего общего не имел. Она все очень боялась, что ее отношения к Рубинштейну могут как-нибудь раскрыться, что, конечно, вызвало бы неслыханный скандал. Царицу все это сильно тревожило.
Она поручила статскому советнику Валуеву съездить в ставку и там принять шаги к прекращению дела. Она посоветовала ему сперва обратиться к генералу Гурко с просьбой сообщить все данные о деле. Гурко высказался, что, по его мнению, арест Рубинштейна не имеет достаточно оснований. По его мнению, военные власти произвели арест с целью вообще напакостить евреям.
Рубинштейну угрожала виселица. Гурко знал акты. Он составил доклад, в котором выводилось, что Рубинштейн вообще не совершил военное преступление. Но Рузский, большой враг евреев, с ним не соглашался. Он опасался, что Рубинштейна в Петербурге могут освободить и поэтому распорядился о переводе его и Вольфсона в Псковскую тюрьму. Расследование дела было поручено комиссии генерала Батюшкина, и дело принимало все больший объем.
Все евреи были очень встревожены. Представители еврейства устраивали беспрерывно совещания, на которых много говорилось о преследованиях евреев. На одно из этих совещаний был приглашен также и я. Ко мне обратились с предложением оказать еврейскому народу большую услугу. Вследствие моих отношений к царской чете, Вырубовой, Распутину и министрам все присутствующие считали, что только я один способен что-то сделать.
Я должен был добиться прекращения дела Рубинштейна, так как оно для еврейского дела могло оказаться столь же вредным, как в свое время дело Бейлиса. Я вполне сознавал опасность положения и считал, что должны быть приняты все меры, чтобы отвратить надвигающуюся на евреев беду.