Все 15 лет Свердлов действовал самостоятельно, не опираясь ни на какие большевистские структуры, которых на Урале в то время фактически не было. Но содержание такой боевой группы — занятие дорогое. Оружие, взрывчатка, явки, документы — всё требовало немалых денег. Кроме накладных расходов, боевики имели весьма неплохое «подспорье». Как писал один из них Подшивалов, каждый дружинник получал ежемесячно 150 рублей — жалование гвардейского капитана.
Всё это время кассиром революционной деятельности Якова Свердлова и его связным с Уолл-стрит являлся родной брат Вениамин — американский банкир, личный друг Джейкоба Шиффа. Наличные пересылались в Россию из Америки при посредничестве Максима Горького, снующего челноком в 1905–1907 годах из России в США и обратно, официально собиравшего деньги на помощь русским революционерам.
Свою связь с американскими финансистами Свердлов даже не считал нужным скрывать. После организации ФРС Яков восторженно писал сестре: «Теперь лишь слепые могут не видеть или же те, кто умышленно не хочет видеть, как вырастает сила, которой предстоит играть главную роль в последнем действии трагедии. И так много прекрасного в росте этой силы, так много бодрости придает этот рост, что право же, хорошо жить на свете».
«Полтора десятка лет до 1917 года Свердлов работал в России. Ему не довелось побывать ни на одном партийном съезде, хотя он и был работником всероссийского масштаба. Работа его до революции была незримой. Это был именно тот повседневный труд, который исподволь готовил революцию», — восторженно писал о нем Луначарский.
Историк и публицист Петр Мультатули заявляет более прямо:
«По нашему глубокому убеждению, Свердлов был представителем интересов тайного заграничного сообщества или сообществ, чьи структура и роль в русской революции до конца не известны. В своей деятельности Свердлов руководствовался в первую очередь не интересами большевистского правительства, а интересами тех сил, которые поставили его у власти».
Именно эти силы оторвали Яшу Свердлова от текущих дел, повелев быстро и жёстко поставить на место зарвавшегося грузина, обеспечить плавный трансфер партийной власти в руки прибывающего из Америки резидента ФРС Льва Троцкого.
Сталин назначил встречу у паровозного депо. Яша, скользя по утоптанном снегу, царапая лакированные штиблеты о камни и огрызки металла, был вынужден угрюмо пробираться к стоящему особняком зданию, обещая убить своего бывшего ссыльного соседа за эту непотребную экскурсию. Четверо его гренадёров гуськом топали следом, почтительно отстав на десять шагов от босса.
Сталин ждал революционного соратника на пустыре, прислонившись к телеграфному столбу, с наслаждением попыхивая изогнутой вишнёвой трубкой.
— Коба! Что ты творишь! — не дойдя до Сталина, «наехал» на него Свердлов, — кто тебе разрешил пороть отсебятину и делать какие-то заявления, идущие вразрез с линией партии? Для тебя заграничное бюро ЦК — не указ? Партийная дисциплина — пустой звук? Что ты себе позволяешь?
— Чем же недовольно заграничное бюро ЦК? Почему они не решились связаться со мной через тебя, Яша? — Сталин не шелохнулся, не сделал ни единого движения навстречу Свердлову, плотнее засунув руки в карманы и глядя соратнику в район переносицы.
— Что это за заигрывание с царскими держимордами? — Свердлов подошёл вплотную и зловеще зашептал, — что это за золотопогонное офицерство, союзное пролетариату? Всех — под нож! Разрушить старый, прогнивший мир! Не оставить камня на камне! Что тут неясно?
— Многое, — Сталин повернул к Свердлову свои рысьи глаза. — Как мы без квалифицированных сыщиков будем держать в руках преступность? Каким образом справимся с армией, не имея обученных офицеров, среди которых девять из десяти — вчерашние крестьяне? Как запустим завод без инженеров?
— Какая армия? Какой завод?! — Свердлов повысил голос. — Нам выпала честь зажечь огонь мировой революции, рядом с которой всё упомянутое — пыль на сапогах. История выбрала нас, она не простит расхлябанности и миндальничания! Ни у кого не должно быть ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора и расстрелов… Всех бывших жандармов, подозрительных полицейских и офицеров…[96] Государство — орудие эксплуатации угнетенного класса! Энгельс говорит, что, беря государственную власть, пролетариат «тем самым уничтожает государство как государство». Мысль Маркса состоит в том, что рабочий класс должен разбить, сломать «готовую государственную машину», а не ограничиваться простым ее захватом. Наша армия и полиция — это поголовно вооружённый пролетариат, а не старорежимная плесень![97]…