— Иваныч, что у нас с огневым припасом? Иваныч!..
Поручик осторожно скосил глаза назад. Верный ординарец, прошедший с Надольским два фронта, лежал ничком среди пустых коробок из под пулеметных лент, приложившись щекой к холодному настилу.
— Иваныч!.. Слышишь меня? Да как же так?…
Подняться на ноги не смог. Виски пронзила раскаленная игла, парапет качнулся и больно ударил по подбородку. Поручик перевернулся на спину и тихо застонал от бессилия. В зеве винтовой лестницы появилась гибкая, почти невесомая тень и бросилась к офицеру, на ходу сдёргивая с плеча фельдшерскую сумку.
— Лежите спокойно, не вставайте, у вас всё лицо в крови…
— А я думал, это пот…
— И пот тоже, но задело вас сильно. Пуля чуть скальп не сняла… Сейчас перевяжу…
— Кто вы? Как вас зовут?
— Ольга…
— Откуда вы здесь?
— Мы приехали утром, когда вы еще не заступили в караул. Анечка пообещала показать студию… И вот, задержались…
— Когда началась стрельба — испугались?
— Нет. Скорее — когда прекратилась… Подумали, что остались одни, совсем без защиты… Вот я и бросилась к вам.
— Вы — отчаянно смелый человек, Оля… И перевязку делаете ловко…
— Я работаю в госпитале. За два года столько всего… Могу даже с закрытыми глазами.
— Мне надо вниз, срочно послать за помощью… Еще одну такую атаку не выдержим…
— Там Анечка… Анна Генриховна уже командует. Скоро придет и все расскажет…
— Если там Ревельская, тогда я спокоен…
Поручик полюбовался сосредоточенным лицом сестры милосердия. Она закусила губу от усердия и очаровательно хмурила брови, накладывая очередной виток бинта.
— Оля, взгляните, пожалуйста, что за шум?
— Митингуют солдаты, студенты, рабочие, — вздохнула спасительница и устало опустила руки. — Перевязала. Как вы себя чувствуете?
— Александр… Саша… Простите, поручик Надольский, в отставке.
— Ну какой же вы отставник, Александр, — Ольга очаровательно улыбнулась, — не говорите так. Вы как раз в строю.
Надольский прикрыл глаза. Голова кружилась всё сильнее.
— Не понимаю, почему они так? — с обидой произнес он. — Мы же сделали, всё чтобы было меньше крови, чтобы никто не пострадал… И вдруг такая ненависть… Не знаю.
— Я знаю — почему, — грустно улыбнулась Ольга. — Когда была маленькой, мы с папА на Пасху ездили в Лавру. Я помню прекрасную погоду, радостные лица и мы в открытой бричке. Вдоль дороги стоят, машут руками и что-то кричат вслед босоногие крестьянские дети — наши ровесники, а мы с сестрой бросаем им конфеты… Леденцы падают прямо в дорожную пыль и дети их подбирают… А сейчас эти конфеты взошли и заколосились ненавистью… Мы, сами того не желая, их посеяли, нам их и пожинать…
— Насколько я понял, вы образцово-показательно обгадились, и мне срочно надо спасать вашу тощую задницу от возмездия обитателей Сити?
Джордж Лэнсбери никому из англичан и тем более туземцам не простил бы такие грубые, обидные слова в свой адрес, но этот случай был особым. Он действительно ошибся, понадеявшись на внезапность и отправив в лобовую атаку на вражеский штаб на Елагином острове своих лучших людей, остывающих на морозе за забором этой проклятой усадьбы и на льду Средней Невки. Вторая причина тоже была уважительной. Говоривший был представителем не менее могущественного, чем сам Лэнсбери, американского банкирского сообщества, и звали этого хама — Лев Троцкий. «Небольшого роста, сухощавый, чернявый, некрасивый в бросающейся в глаза чрезвычайной степени. Желтоватая кожа лица. Клювообразный нос над жидкими усиками с опущенными книзу концами. Небольшие, пронзительные чёрные глаза. Давно не стриженные, неопрятные, всклокоченные чёрные волосы. Широкие скулы, чрезмерно растягивающие тяжёлый, низкий подбородок. Длинный, узкий обрез большого рта с тонкими губами. И — непостижимая странность! Необычайно развитые лобные кости над висками, дающие иллюзию зачатка рогов. Эти рогоподобные выпуклости, большие уши и небольшая козлиная бородка придавали … человеку поразительное сходство с чёртом. Одет он был в потертый сюртучишко. Крахмальный воротничок рубашки был сильно заношен. Плечи и рукава сюртука засыпаны перхотью с головы. Штанишки мятые, сильно раздавшиеся у колен, рассыпавшиеся в концах мелкой бахромкой. И не отвечавший этой внешности, приятный мелодичный голос»[102], произносящий в адрес англичанина обидные, но всё же справедливые слова. Кто такой Лэнсбери теперь — полководец, лишившийся своей армии?
102
Внешность Троцкого — из книги В. Б. Лопухина. Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел. СПб