Выхватив из второго кармана трофейный великокняжеский браунинг, перекатившись в сторону, Распутин разрядил всю обойму в надоедливого британца, в одиночку нанесшего больше ущерба, чем все остальные враги, вместе взятые. «Хреновый из меня интриган, — подумал „святой старец“, оглядывая резиденцию британской разведки, ставшую за несколько минут полем боя. — Такой шикарный план — превратить своих убийц в информационное оружие, и всё прахом из-за какого-то мистера Х. В дневниках Дальберга про него не было ни слова. Кстати, неплохо бы познакомиться».
Распутин с опаской приблизился к лежащему ничком телу в морской офицерской форме, перевернул и присвистнул:
— Неплохо я, однако, съездил в гости…
Вздох и негромкий стон отвлёк Распутина от лицезрения незапланированного участника импровизированного представления. Вернувшись к дивану, Григорий увидел открытые глаза великого князя Дмитрия Павловича и его губы, шевелящиеся в попытке что-то произнести. Быстро убрав ремни, заменявшие наручники, Распутин без лишних слов снял с себя повязку, соорудил из нее тампон и приложил к пульсирующей кровью ране князя.
— Что-то хотел спросить, Дима? — привалившись к краю дивана и на минуту закрыв от усталости глаза, прошептал Григорий, понимая, что без передышки свалится в обморок или умрёт, не успев сделать ничего из предписанного.
— Откуда?… Как ты узнал? — с трудом выдавил из себя аристократ, заходясь кашлем.
— Из грядущего, — коротко ответил Распутин, не открывая глаз и не поворачивая головы. Сочинять что-либо не имело смысла. Как врач, он знал — с такими ранами не живут.
— Значит всё это правда? Про расчленение, про ликвидацию Империи…
— Правда ещё горше, Дима. Чтобы она была полной, надо добавить расстрел царской семьи, полное уничтожение дворянского сословия и гибель десяти миллионов бывших подданных Российской империи в огне гражданской войны…
Дмитрий Павлович закрыл глаза, по его щеке скатилась огромная слеза.
— Мне очень жаль… Я не знал… Правда…
— Это хорошо, что тебе жаль, Дима… Значит ТАМ тебе будет гораздо легче, — тихо произнес Григорий после паузы. — Ты прости, я твоим пистолетиком воспользовался, завалил одного гада. Вот, возвращаю. Держи! Не годится боевому офицеру на поле боя без оружия…
Распутин вложил в слабеющую руку князя разряженный браунинг, стащил ставшие тесными перчатки, с трудом поднялся на ноги и побрел на свежий воздух, подгибая колени и спотыкаясь. Требовалось определить, какой эффект на окружающих произвел столь шумный «банкет», но больше всего не хотелось оставаться рядом с умирающим. У Григория, видевшего сотни смертей, именно сейчас подкатил ком к горлу и задрожали пальцы. «Соберись, тряпка!» — зашипел он сам на себя, еле переставляя ватные ноги.
Пуля, выпущенная офицером британской разведки, лишила великого князя возможности перейти после революции на английскую службу и эмигрировать в Лондон. Для вырастившего его Отечества он не сделал ничего и даже не пытался. «Поплакать тебе не над кем, Гриша? Зайди в солдатский госпиталь — обрыдаешься!»