— Николай Степанович, вы знали? — ошарашенно спросил Глобачев. Его кавалерийские усы — верный барометр настроения — почти разогнулись и торчали в разные стороны, как стрелы.
Батюшин досадливо прикусил язык. Руководителя охранного отделения можно было понять. Именно на него высочайшим повелением возложена охрана «друга царской семьи» и наличие широко известного заговора означало служебное несоответствие Глобачева… А услышать про это от конкурирующей структуры — что может быть обидней?
— Константин Иванович! — как можно мягче произнёс Батюшин, — массовое недовольство Распутиным и разные слухи о покушении на него гуляют в высшем свете с начала войны. Я был уверен, что вы в курсе настроений общества… Давайте не обострять и без того сложное положение. Как видите, ваш подопечный живее всех живых, в отличие от тех, кто интриговал против него. А это значит…
— Вы хотите сказать, что этот неграмотный мужик, не имеющий никакого представления о военном деле, смог отобрать оружие у пятерых офицеров и хладнокровно перестрелять их? — вмешался в разговор адмирал, чувствующий себя крайне неуютно в компании двух генералов, чья деятельность заставляла брезгливо морщить носик элиту элит, белую кость — морских офицеров.
— Я не настолько наивен, Адриан Иванович, — отрезал Батюшин, не терпевший пренебрежительного отношения к себе и своей службе. — Это значит, что в самый ответственный момент в естественный ход событий грубо вмешалась некая третья сила. Условно я бы её назвал германской партией — в противовес уже названной английской. Вычислить конкретных подозреваемых не составляет труда, если просто перебрать тех, кто обязан Гришке своей должностью или в какой-то мере зависит от него.
Собеседники замерли, не решаясь продолжить разговор, ибо первым должно прозвучать имя государыни-императрицы. Нелюбимая и презираемая, она всё же была персоной, обсуждение которой было табуировано, тем более в служебное время.
— Если уж мы заговорили про германскую партию, — осторожно предложил Непенин, не стоит ли вспомнить тех, кто последнее время наиболее активно предлагал замириться с кайзером.
— Позвольте, господа, что же это выходит? — вскрикнул Глобачев.
— А выходит, дражайший Константин Иванович, — резюмировал Батюшин, — что этого «святого чёрта» охраняли не только ваши люди, но и кто-то ещё, не в пример более квалифицированно. Предполагаю, что они прибыли в Юсуповский дворец в самый разгар событий, успели в последний момент…
— Или были уже там, вмешавшись, когда дело дошло до стрельбы, — предположил Глобачев.
Батюшин коротко кивнул, соглашаясь.
— Отбив «de première nécessité», они оставили во дворце погибшего Пуришкевича, и, захватив раненого Гришку, поехали туда, где ожидалось известие о покушении… Ну а дальше вы всё сами видели…
— Почему же, в таком случае, они не увезли с собой раненого Распутина из британской миссии?
— Потому что к этому времени ему уже ничто не угрожало, а нападающие не хотели раскрывать своё инкогнито, — уверенно заключил Батюшин. — По всему выходит, что мы столкнулись с хорошо законспирированной организацией, имеющей своих людей среди нас и в английской миссии.
— То есть вы намекаете… — неуверенно начал Непенин.
— Я не намекаю, я говорю прямо. Тут за версту пахнет германскими сапогами! — отрезал Батюшин.
Все, не сговариваясь, оглянулись, силясь найти среди множества обращенных к ним лиц внимательные глаза немецкого шпиона.
— Что будем делать? — задал естественный вопрос Непенин.
— Думать и искать объяснения, — вздохнул Батюшин, доставая взятые в сейфе бумаги. — В первую очередь — откуда в сейфах британской разведки отчеты вашего охранного отделения, Константин Иванович?[5]
Первый лист перекочевал к Глобачёву из рук Батюшина. Лицо начальника охранного отделения приобрело землистый цвет.
— Я надеюсь, вы не считаете… — начал он дрогнувшим голосом.
5
Об отчетах охранного отделения, таинственным образом оказавшихся в британском посольстве, пишет в своих мемуарах сам Глобачёв.