Он стоял посреди залы, худой, черный, как иссохшее, горелое, суковатое дерево.
- И России конец... конец России...
Тряс вытянутой крючковатой рукой, похожий на мельника из "Русалки" в игре Шаляпина.
Страшный он был в эту минуту и совсем безумный.
- А? А? Уходишь? Ну, уходишь, так уходи. А только вспомни... вспомни...
* * *
По дороге домой Розанов (мы ехали вместе) говорил, что пойти к Распутину стоит, что ему, вероятно, кажется подозрительным мой отказ от предложения, которого столькие добиваются.
- Вместе все пойдем, вместе уйдем.
Я говорила, что в этой распутинской атмосфере есть для меня что-то беспредельно противное и очень тяжелое. Подхалимство, кликушество и одновременно обделывание каких-то неизвестных нам темных, очень темных дел. Подойдешь, запачкаешься и не выпутаешься. Противно это все и невесело, а весь интерес к разным "жутким тайнам" этой среды поглощается этим отвращением.
Жалкое, напряженное и несчастное лицо адвокатской жены, которую муж так бесстыдно навязывает пьяному мужику, - во сне мне снится, как кошмар. И ведь у него там" верно, много таких, про которых он кричал и кулаком стучал, что "не смеют и всем довольны".
- Противно уж очень. До жути противно! Боюсь! И потом - не странно ли, что он так привязался, чтобы я пришла?
- К отпору не привык.
- А я думаю, что дело гораздо проще. Думаю, что из-за "Русского слова". Он хотя и делает вид, что не придает значения этому обстоятельству, однако вы сами знаете, что прессы он боится и заискивает перед ней. Может быть, решил залучить себе в моем лице новую жену-мироносицу. Чтобы под его диктовку писала то, что ему интересно. Ведь он всю свою политику проводит через женщин. Подумайте, какой козырь был бы в его руках. Он, по-моему, отлично все рассчитал. Он хитрый.
10
Через несколько дней после этого обеда позвонила знакомая дама. Упрекала, что я не была вчера на ее вечере, на который обещала приехать.
А я об этом вечере совершенно забыла.
- Была Вырубова, - говорила дама. - Ждала вас. Ей очень хочется с вами познакомиться, и я ей это обещала. Ужасно, ужасно обидно, что вы не могли быть.
"Ага! - подумала я. - Начались вести из "того" мира. Чего же ей от меня нужно?"
Что она была именно весть из "того" мира, я не сомневалась ни на минуту. Прошло еще дня два.
Прибежала ко мне старая приятельница, очень взволнованная:
- У С. будет большой вечер. Сама С. заезжала к тебе уже два раза и не заставала тебя дома. Она сегодня была у меня и взяла с меня слово, что я тебя к ним привезу.
Меня несколько удивила такая настойчивость со стороны С. Я не была с ними очень близко знакома. Уж не задумала ли она заставить меня читать или декламировать? Этого как раз я терпеть не могла. Высказала свои опасения.
- Нет-нет, - успокаивала меня приятельница. - Уверяю тебя, что никаких тайных расчетов у них нет. Просто С. тебя очень любит и хочет тебя видеть. Кстати, вечер будет очень интересный. Народу будет немного, все - свои, потому что С. не могут сейчас, во время войны, задавать большие балы. Это было бы неприлично. Никого лишнего не будет. Они умеют все интересно устраивать.
11
Мы приехали в двенадцатом часу.
Народу было много. Среди фраков и вечерних платьев - несколько фигур в одинаковых черных домино и голубых масках. Очевидно, одна компания. Кроме них, маскированных не было.
- Ну, вот вам она. Видите? Привезла, - сказала моя приятельница, подведя меня за руку к хозяйке.
В большом зале пела цыганка. Маленькая, щупленькая, в черном закрытом платье из блестящего шелка. Она страдальчески закидывала шафранно-смуглое личико.
Расставаясь, она говорила:
"Не забудь ты меня на чужбине..."
- Подождем минутку, - шепнула мне хозяйка. - Сейчас она кончит.
И продолжала стоять около меня, ища кого-то глазами.
- Теперь мы можем пройти.
Она взяла меня под руку и повела по залу, все ища кого-то.
Мы прошли через всю комнату и вошли в маленькую полутемную гостиную. Гостиная была пустая. Хозяйка усадила меня на диванчик.
- Я к вам сейчас вернусь. Вы не уходите.
Она действительно скоро вернулась, но не одна. С ней пришло черное домино.
- Вот эта таинственная маска, - смеясь, сказала С., - будет вас пока развлекать. Подождите меня здесь.
Черное домино село рядом со мной и молча смотрело на меня через узкие прорези маски.
- Вы меня не знаете, - пробормотало оно наконец. - Но мне ужасно надо поговорить с вами.
Голос был незнакомый. Но интонация знакомая. Таким прерывистым истерическим тоном говорила со мной фрейлина Е. Говорила о Распутине.
Я посмотрела на свою собеседницу. Нет, это не Е. Та была маленькая. Эта - очень высокая. Чуть-чуть картавила, как все наши великосветские дамы, которые в детстве начинают говорить по-английски прежде чем по-русски.
- Я все знаю, - нервно продолжала незнакомка. - Вы в четверг должны быть в одном доме.
- Нет, - удивилась я. - Я нигде не должна быть.
Она страшно взволновалась:
- Ну зачем, зачем вы не говорите правды? Ведь я же все знаю.
- Где же, по-вашему, я должна быть? - спросила я.
- Там. У него.
- Ничего не понимаю.
- Вы хотите проверить меня? Ну что же, я скажу прямо. Вы будете в четверг у... у Распутина.
- Почему вы так думаете? Меня никто в четверг к нему не приглашал.
Дама притихла.
- Может быть, вы еще не получили этого приглашения... Но все равно вы его должны поучить. Это уже решено.
- Что же вас в этом деле так волнует? - спросила я. - Может быть, вы мне скажете ваше имя?
- Я не для того надела эту идиотскую маску, чтобы говорить вам мое имя. Да это для вас безразлично. Не в этом дело. Дело в том, что вы будете в четверг там.
- Нет, я не собираюсь к Распутину, - спокойно сказала я. - Уверяю вас, что я к нему не пойду.
- А-ах!
Она вся вскинулась и схватила меня за руку своими затянутыми в тугие черные перчатки руками.
- Нет, вы нарочно так говорите. Вы пойдете! Почему вы не пойдете?
- Да мне неинтересно.
- И вы не передумаете?
- Нет.
У нее задрожали плечи. Мне показалось, что она плачет.
- Я думала, что вы искренне, - прошептала она.
Я совсем растерялась.
- Вы чего же это от меня хотите? Вам неприятно, что я не пойду? Я ничего не понимаю. Она опять сжала мне руку.
- Умоляю вас всем, что у вас есть святого: откажитесь идти в четверг. Надо, чтобы он отменил этот вечер. Он не должен приезжать из Царского в четверг. Этому надо помешать, потому что это будет ужасно.
Она бормотала что-то, вздрагивая плечами.
- Я не понимаю, причем я здесь, - сказала я. - Но если это может вас успокоить, то поверьте мне: я даю вам честное слово, что не пойду. Я через три дня еду в Москву.
У нее опять задрожали плечи, и опять показалось мне, что она плачет.
- Спасибо вам, дорогая, дорогая...
И, быстро нагнувшись, она поцеловала мне руку.
Вскочила и ушла.
"Нет, это не Вырубова, - подумала я, вспомнив, как та ждала меня на вечере у знакомых. - Нет, это не она. Вырубова довольно полная, и главное, она хромает. Это не она".
Я разыскала хозяйку.
- Кто эта дама в маске, которую вы мне подсунули?
Хозяйка как будто была недовольна вопросом.
- Как же я могу знать, раз она в маске?
Во время ужина черные домино исчезали. Или, может быть, просто сняли маскарадный наряд.
Я долго присматривалась к незнакомым лицам, ища губы, целовавшие мне руку...
В конце стола сидели музыканты: гитара, гармонь и бубен. Те самые. Распутинские. Цепь... нить.
12
На другой день пришел ко мне Измайлов, страшно расстроенный.
- Случилась ужасная гадость. Вот прочтите. Дает газету.