В этой истории свою роль сыграл столичный покровитель Распутина инспектор Санкт-Петербургской духовной академии архимандрит Феофан. Это была последняя услуга, оказанная Василием Дмитриевичем Григорию Ефимовичу. Отец Феофан заступился за Распутина перед синодом и защитил его от дальнейших преследований, чтобы тремя годами позже самому выступить против своего подзащитного с теми же обвинениями. Поразительны парадоксы истории! И не в вере здесь дело — в политических интересах, в борьбе за духовную и светскую власть.
Для Тобольского епископа Антония расследование деяний Распутина обернулось большими неприятностями. Феофану удалось обернуть секретное дело с обвинениями Распутина в вероотступничестве и религиозной демагогии против самого епископа. В начале 1910 года Антоний был вызван в Москву, на Пасху возведен в сан архиепископа и переведен в Тверь. Это была почетная ссылка с повышением. Бывший епископ мог рассчитывать на перевод в Москву или даже в Санкт-Петербург, но никак не ожидал сменить одну глухомань на другую. С другой стороны, вряд ли Антоний получил бы сан архиепископа, если бы ни согласился с тем, что дело Распутина было отправлено в архив и не получило дальнейшего развития.
Но это лишь продолжение истории первого обвинения Распутина в хлыстовстве. Окончание было еще более неожиданным 13 ноября 1913 года Тобольскую кафедру возглавил друг Распутин, и его подопечный епископ Каргопольский Варнава (Василий Александрович Накропин), принявший сан епископа Тобольского и Сибирского, а тремя годами позже — архиепископа.
Православная Церковь в лице ее наиболее влиятельной и на и более образованной части восприняла это назначение как плевок в лицо со стороны Распутина и его окружения. Феофан окончательно перешел в стан непримиримых врагов «старца». Высокопоставленные священнослужители от досады готовы были кусать собственные локти. Верующие из числа интеллигенции назначение Варнавы называли «позором для русской церкви».
Чем их не устраивал епископ Варнава? Тем же, чем и Распутин. Варнава был малограмотным человеком, окончившим Петрозаводское городское училище (то есть получил незаконченное среднее образование). Выходец из крестьянской семьи, Варнава был популярен в народе, поскольку имел манеру общаться с прихожанами «по-простому». Однако своему высокому положении он не соответствовал ни в малейшей степени. Он, как и его друг Распутин, не знал Писания. Путался в отправлении религиозных обрядов, во время проповедей говорил всякую ерунду.
По сути, Варнава был тем же Распутиным, но при высоком духовном звании. Варнаву очень любили на периферии, куда не доезжали иерархи Православной Церкви. Но ненавидели в столице считая его баловнем судьбы и ставленником самой темной, самой непонятной силы, действующей в то время в стане православия Этой загадочной и могучей силой был Григорий Распутин.
ПОД КОЛПАКОМ
Первое расследование о хлыстовстве Распутина закончилось для Григория Ефимовича вполне благополучно. Высокопоставленные сановники Православной Церкви, среди которых было достаточно сторонников Распутина, веривших в его дар и находившихся в определенной степени под его влиянием, на время оставили «старца» в покое. Но тут за дело взялись власти светские.
Дело в том, что холостяковавший в Петербурге Распутин — до конца лета 1910 года супруга Григория Ефимовича жила с подраставшими детьми в Покровском, в родительском доме Распутина — ударился во все тяжкие. Он снова пристрастился к вину. Правда, пил умеренно, не давая царской семье повода заподозрить его и беспробудном пьянстве. И стал похаживать по притонам. Его видели на Невском в компании продажных женщин. Постоянной пассии у Распутина не было. Он пользовался тем, что удалось «перехватить по случаю».
А потом по столице поползли слухи об интимных связях Распутина с аристократками. Что в них было правдой, а что вымыслом, не ясно до сих пор. С одной стороны, у его оргий вроде Рыли свидетели. С другой стороны, верить этим свидетельствам невозможно, поскольку они достаточно туманны и противоречивы. Прямых доказательств бесчинств Распутина не существует.
В начале 1909 года управление столичной полиции приняло решение выслать Распутина из Петербурга как потенциально опасную и асоциальную личность. История вполне детективная и до сих пор не разгаданная.
Наслышанный о «подвигах» Распутина от генерала Дедюлина, премьер-министр царского правительства Петр Аркадьевич Столыпин дал указание запросить сведения о прошлом «старца» из Тобольска. Составленный по этим сведениям доклад Столыпин представил царю. Однако Николай лишь отшутился и читать бумагу не стал. Петр Аркадьевич был крайне разочарован. Он привез оказавшийся ненужным доклад из Царского Села в свой кабинет и вернул составителю — генералу Курлову.
Однако Дедюлин настаивал на том, что присутствие Распутина в Петербурге опасно. Этот человек явно втирается в доверие царской семьи. Столыпин, изучивший прошлое Григория Ефимовича, с генералом согласился. Нужно было что-то предпринимать. И премьер-министр дал поручение полковнику Герасимову, начальнику Охранного отделения, составить не вызывавшее разночтении постановление о немедленной высылке Распутина из столицы с запретом возвращения в Петербург в течение пяти лет.
Был разработан план, согласно которому Распутина было решено арестовать сразу по возвращении из Царского Села после очередного посещения монаршей семьи. На вокзале расставили филеров, приготовили арестантскую повозку. Стали ждать.
Похоже, у Распутина было звериное чутье. Герасимов был уверен, что никакой утечки из его ведомства быть не могло. Однако Григорий Ефимович словно знал о подготовленной засаде. Соскочив с подножки вагона, он опрометью бросился к извозчикам, скучавшим у подъезда вокзала. Пробежал мимо оторопевших филеров, вскочил в пролетку и крикнул извозчику: «Гони!»
Никто не ожидал от «старца» такой прыти. Обычно степенный, неторопливый, он зайцем проскочил мимо полицейских и был таков. Служивые бросились в погоню. Но Распутин был неуловим. Он подъехал к крыльцу дворца княгини Милицы, своей покровительницы, и вбежал в помещение. Войти в покои великой княгини полицейские не могли. Тогда решили окружить дворец и нести круглосуточное дежурство. Должен же этот тобольский мужик когда-нибудь выйти из дворца.
Дежурство продолжалось три недели. Затем было снято. Полковник Герасимов получил телеграмму от тобольского губернатора, сообщавшую, что Распутин прибыл в Покровское, На вопрос Герасимова — что делать с постановлением о высылке «старца» — Столыпин с досадой махнул рукой, вынул бумагу из гербовой папки и разорвал на мелкие клочки.
Между тем, на родине Распутина ждала компенсация его столичных «страданий». В Покровское дошли слухи о близости Григория Ефимовича к царской семье. Это придавало Распутину особый вес в глазах односельчан. К Григорию Ефимовичу по тянулись просители и новообращенные апологеты. Приходили и просто послушать рассказы столичного «старца», в которых было много диковинного, поражающего воображение. Сельчане, к примеру, никак не могли поверить, что русский царь — обычный с виду человек, который курит папиросы и любит побродить с фотоаппаратом.
А царь, в самом деле, был заядлым фотолюбителем. Активно фотографировали и его дочери — благодаря чему осталось много приватных снимков царской семьи (большая часть которых была уничтожена большевиками, но кое-что все-таки сохранилось).
Отец Григория Ефим Яковлевич относился к деятельности сына скептически. Уж кто-кто, а он знал цену «Гришкиным проповедям». Сам человек набожный, он не терпел отступления от канонов. А Григорий нес такую околесицу, возомнив себя настоящим пророком, что отец только махал рукой и уходил в другую комнату. В конце концов, они поругались, и Распутин уехал в Верхотурский монастырь к знакомым по молодости монахам. А вернувшись, больше пропадал у знакомых, чем жил в родительском доме.