Дальнейшая жизнь Сергея Труфанова полна головокружительных приключений. Опасаясь ареста, он эмигрировал из России в 1914 году. Его приняла Норвегия, где он два года работал простым рабочим на заводе в Христиании (так тогда называлась столица страны Осло). В июне 1916 года Труфанов переехал в США.
Здесь, в Америке, вышла его книга о Распутине «Святой черт». В 1917 году она была издана и в России. И Труфанов вернулся на родину — как оказалось, лишь на время. Человек предприимчивый и амбициозный, он принял предложение сняться в одном из первых фильмов о революции — «Падение Романовых». В этой картине, вышедшей на экраны кинотеатров летом 1917 года, бывший Илиодор сыграл самого себя.
После октябрьского переворота Илиодор неожиданно для всех увлекся левыми идеями. В 1918 году он вернулся в Царицын и взялся за дело… церковной революции! Он организовал секту «Вечного мира», в которой проповедовал христову веру вперемешку с коммунистической идеологией.
В 1921 году с патриархом Илиодором — такой сан он придумал себе сам — приключилась забавная история. Он написал письмо Ленину. Вот текст этого письма: «Глубокоуважаемый товарищ — брат Владимир Ильич!
С тех пор как я вышел из рядов попов-мракобесов, я в течение девяти лет мечтал о церковной революции. В нынешнем году (па Пасху) церковная революция началась в Царицыне. Народ, осуществляя свои державные права, избрал и поставил меня патриархом Живой христовой церкви. Но дело пошло не так, как я предполагал, ибо оно начато не так, как должно.
Революция началась без санкции центральной Советской власти. Чтоб поправить дело и двинуть его по более правильному нуги, я обращаюсь к Вам и кратко поясняю следующее: церковная революция имеет целью разрушить поповское царство, отнять у народных масс искаженное христианство и утвердить их религиозное сознание на основах истинного христианства или религии человечности. А все эти достижения церковной революции должны привести к одному: к примирению народных масс с коммунистическим устройством жизни.
Вести русскую массу к политической коммуне нужно через религиозную общину. Другими путями идти будет слишком болезненно.
Как Вы, Владимир Ильич, смотрите на это? Признаете ли Вы какое [-либо] значение за церковной революцией в деле достижения русским народом идеалов социальной революции? Если Вы интересуетесь затронутым мною вопросом, то не нужно ли будет приехать мне к Вам в Москву и лично побеседовать с Вами об этом, по моему мнению, весьма важном деле?
Прошу Вас ответить мне и написать мне краткое письмо о своем желании видеть меня и говорить со мной о церковной русской революции.
Остаюсь преданный Вам, ваш брат-товарищ-гражданин Сер гей Михайлович Труфанов (патриарх Илиодор)».
Это письмо было получено 16 июня 1921 года приемной Совнаркома и до Ленина, скорее всего, не дошло, но копия послания была направлена в Наркомат юстиции РСФСР. Наркомат запросил Царицынский губисполком срочно выяснить масштабы организованного Илиодором движения. На что последовал ответ председателя Царицынского губчека: «В сущности, никакого движения массового нет, и характер его учения противопоповский, т. е. против старого духовенства за укрепление новой религии, соответствующей быту мелкобуржуазных слоев населения в на стоящий период времени».
Илиодор либо не знал, либо забыл, что Ленин в своих публикациях оценивал его деятельность крайне негативно. Однако скоро он все понял — вызов в ЧК не прошел для Труфанова без пользы. В 1922 году Сергей Михайлович из Царицына исчез, бросив своих немногочисленных последователей на растерзание чекистам. И, пережив опасные приключения, вроде нелегального перехода границы, снова появился в Европе, а потом и в Америке.
Больше ничего значительного в жизни этого человека не случилось. В Америке он стал баптистом, понемногу издавал свои записки о Распутине, жил на гонорары, потом устроился то ли швейцаром в отель, то ли таксистом. Умер он в 1952 году в бедности и всеми забытый.
ДРАКА С ЕПИСКОПОМ
Влияние Распутина на царицу Александру Федоровну росло. Росло и недовольство окружения царской семьи могуществом простого сибирского мужика. Из нищего странника, каким он казался всем еще вчера, Григорий Ефимович превратился в советчика царицы и царя, в спасителя их единственного сына, в миротворца (после истории со вступлением России в Балканскую войну 1912 года, от которого царя якобы отговорил Распутин), политика (э го не соответствовало действительности), религиозного лидера (и это тоже можно было поставить под сомнение).
Со всех сторон в адрес Распутина звучали обвинения в нарушении религиозного канона, в сектантстве, в распутном поведении, к пьянстве, в склонности к загулам, в глупых проповедях, во всех смертных грехах. Как на это реагировал Григорий Ефимович? Вот история его последней встречи с епископом Гермогеном и иеромонахом Илиодором.
В квартире Распутина стоял телефон — редкая для девятисотых годов штука даже в дворянских семьях. Впрочем, телефонизация Санкт-Петербурга ширилась с каждым годом. И к началу мировой войны телефоны появились даже в квартирах наиболее зажиточной части рядовых петербуржцев. Григорию Ефимовичу телефон был установлен по личному распоряжению царя. На этом настояла Александра Федоровна — мол, если «старец» понадобится Алеше или дочерям, то вызвать его по телефону легче всего. И Распутин, следует отдать ему должное, приезжал немедленно, даже если речь шла о Царском Селе, куда с Невского нужно было еще добраться — на извозчике до вокзала, потом пригородным поездом до царского дворца.
Утром 16 декабря 1911 года в прихожей квартиры Распутина снова зазвонил телефон. На этот раз это был епископ Гермоген, который, сухо поздоровавшись, предложил Григорию Ефимовичу приехать на столичное подворье Царицынского епископа на Васильевский остров. Распутин ответил, что выезжает немедленно.
Для Гермогена, человека искренне верующего, честного, аскетичного в быту, не позволяющего себе никаких соблазнов, встреча с Распутиным была моментом истины. Готовясь к выступлению на январском заседании Синода, Гермоген хотел высказаться по поводу распутинских бесчинств и его влияния на императрицу. Но колебался. Епископ привык верить людям, никого огульно не порицал, ему нужен был веский довод, чтобы обвинить человека в чем-либо. Поводов обвинить Распутина было достаточно. Но если бы Григорий Ефимович признал свои деяния, если бы покаялся, Гермоген бы его простил. И… история пошла бы по другому пути.
В ответ на приветствие Григория Ефимовича епископ ответил сухо. Илиодор, стоявший подле, лишь кивнул. Гермоген приступил к делу без пространного предисловия — с фразы «до меня дошли слухи, Григорий…» И выложил Распутину все — и слухи о его развратных вечеринках, и о высказанных исподтишка словах хулы и адрес императрицы.
Неожиданно для Гермогена Распутин улыбнулся. И согласился — было. А кто не грешен? Кто устоит перед соблазном? Зато каждый искус лишь укрепляет его веру в Бога.
Гермоген повысил голос. Неслыханная наглость — этот мужик еще и похваляется своими «подвигами»! Распутин тоже повысил голос. Слово за слово — завязался спор.
«Ты лжец и обманщик! — гремел Гермоген. — Ты не старец — ты развратник! Я виноват, что приблизил тебя к семье царя. На мне вина. Но ты не должен касаться грязными руками семьи царя! Не трогай чистое имя императрицы! Сгинь, изыди от царской семьи! Именем Бога заклинаю — исчезни и не тревожь русских людей присутствием возле царской семьи!»
Распутин возмутился: «С чего ты взял, что я развратник? Кто дал тебе право клеймить меня позором?»
Спорщики не слышали друг друга. Распутин перекрикивал епископа. Тогда Гермоген, желая образумить наглеца, взял в руки тяжелый крест и трижды ударил Григория Ефимовича по лбу. В ответ Распутин кулаком ударил епископа по лицу. Илиодор, помалкивающий в стороне, побелел. Он явно не собирался драться с Расутиным, который наверняка был сильней. Кряжистый русский крестьянин, без царя в голове. Что он может натворить? Кто его остановит?