Илиодор трусливо отступил, а Гермоген, который был значительно старше Распутина, в запале вцепился Григорию в бороду. Тот ответил тем же. Вбежавшие на крики монахи едва растащили дерущихся. Распутин тут же покинул подворье. А у Гермогена не осталось никаких сомнений. Он поклялся очистить Петербург от этого проходимца… Однако не сдержал своего слова. Не в его силах было свернуть эту глыбу.
Между тем, одной критикой Распутина в прессе, на заседаниях Синода, в Думе и в правительстве дело явно не обходилось. Рано или поздно, речь зашла о… физическом устранении Распутина. Понимал ли Григорий Ефимович эту опасность? Не до конца (иначе не и отправился бы в дом Юсупова в роковой для себя вечер). Он часто говорил, что его хотят убить, да не найдется в России человека, который поднял бы на него руку. «За что? За веру?» — риторически вопрошал Распутин. И лишь отмахивался от предупреждений. Или делал вид, что отмахивался. Скорее всего, он просто не обладал нужной информацией. И потому считал, что заговор против него невозможен в принципе. Слишком незначительная он фигура.
Первая попытка физического устранения Распутина была предпринята летом 1912 года. В это время в Тобольской консистории велось расследование второго дела по обвинению Распутина в хлыстовстве. Расследование инициировал сам Николай II, желая поставить в этом вопросе точку. Он был уверен в невиновности Григория Ефимовича. Поэтому, даже находясь под следствием, Распутин не утратил доверия царской семьи.
Ялтинскую дачу в Ливадии царь и царица очень любили. И при малейшей возможности старались выехать на море вместе с детьми. Прибыв в 1912 году в Крым, Николай распорядился вызвать сюда и Распутина, чтобы тот был поблизости. Распоряжение передали Григорию Ефимовичу, и он выехал из Петербурга на юг. Его путь лежал через Севастополь. Добравшись до города, он должен был пересесть на военный катер и морем добраться до Ливадии.
В этот момент директор департамента полиции при министерстве внутренних дел Сергей Белецкий получил шифрованную телеграмму от ялтинского градоначальника генерала Думбадзе, которого Николай II очень любил. Эту телеграмму принял чиновник департамента Митрофанов, который тут же позвонил по телефону Белецкому и предупредил его, что телеграмма очень интересная. Расшифровкой занялся лично Митрофанов, поэтому телеграмму никто, кроме самого Митрофанова и Белецкого, не прочитал. В телеграмме было написано: «Разрешите избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту». Белецкий тут же отправил телеграмму с тем же посыльным министру внутренних дел Маклакову. А потом дозвонился до него по специальной секретной линии и спросил, будут ли какие-то распоряжения по этому поводу. Но министр ответил, что займется этим делом лично. Оригинал телеграммы был тут же уничтожен Митрофановым — согласно действующей инструкции.
Белецкий, со слов которого эта история и получила огласку (уже после революции), не знал, что произошло на самом деле, о чем министра Маклаков беседовал с генералом Думбадзе и беседовал ли вообще. Поступили ли из Петербурга какие-либо указания или нет — не ясно. Однако покушение не состоялось.
Этот случай вскрылся лишь после февральской революции 1917 года. Но в то время подобных свидетельств было очень много — целый поток. Не проверенных, сомнительного содержания, обличающих распутинские «преступления». Поэтому первое покушение можно считать лишь одной из версий развернувшихся вокруг Распутина событий.
После первой попытки Распутин подвергся массированной атаке со стороны политиков, членов Синода, духовной прессы. Но изгнать его из окружения было невозможно. Тогда была предпринята вторая попытка физического устранения Григория Ефимовича — такая же неудачная, как и первая, хотя Распутин получил тяжелое ранение, от которого с трудом оправился.
Это был первый звонок страшного финала, который ждал Григория Ефимовича в юсуповском особняке. Однако и это покушение не испугало Распутина. Он продолжал удерживать занятые им позиции, любую критику отвергал, списывая ее на происки недоброжелателей, и продолжал посещать царскую семью.
Второе покушение, подробно описанное в газетах, и публикумые столичными изданиями хроники выздоровления Григория Ефимовича лишь добавили ему популярности. К образу «старца» добавился образ «страдальца», безвинно обвиненного в тяжких грехах. И это на фоне реабилитации Распутина по части обвинений в вероотступничестве и хлыстовстве.
Если враги Распутина добивались бы противоположной цели — упрочить его положение, — они должны были поступать именно так, как поступили. Организовать покушение и провалить его.
ПОКУШЕНИЕ
Снова отступим от хронологического принципа и отправимся в 1914 год. 29 июля, село Покровское Тобольской губернии. Дом Григория Ефимовича Распутина.
Около трех часов дня к Распутину пришел его родственник, Михаил Распутин, который принес из почтового отделения телеграмму. Григорий Ефимович прочел текст и решил тут же дать ответ. Но Михаил уже вышел во двор. Распутин решил его догнать. Выбежал следом, держа телеграмму в руке.
В тот момент к нему подошла стоявшая подле распутинского дома некая женщина. Просто одетая. Лицо страшное — безносое. Вместо носа виднелся провал — последствия тяжелой болезни (сифилиса, которым она переболела, по ее собственной версии, будучи ребенком и девственницей, в 13 лет). Женщина с изуродованным лицом подошла к Григорию Ефимовичу. Поклонилась. Тот произнес: «Не надо кланяться». И полез в карман за мелочью, чтобы подать милостыню. И тут женщина выпростала из-под закрывающего грудь платка правую руку, в которой блистал обоюдоострый кинжал, и — вонзила клинок в живот Распутина.
Григорий Ефимович удивленно замер. Потом простонал: «Ох тошно мне!» И бросился бежать. Женщина побежала следом, намереваясь, вероятно, добить «старца». На ходу Распутин поднял с земли палку и несколько раз ударил нападавшую по голове. И тут к дому Распутина сбежались сельчане. Навалились на женщину. Крестьянин Подигивалов сбил ее с ног. Падая, она наткнулась и окровавленный кинжал и сильно порезала левую руку.
Истекающего кровью Распутина отнесли в дом. Тут же кто-то сбегал за врачами в сельскую больницу. Прибежали запыхавшиеся доктора — терапевты Иевлева, Высоцкий и хирург Владимиров. Тут же состоялся краткий консилиум. И было решено оперировать раненого на месте. В большой комнате распутинского дома был очищен обеденный стол. Его застелили чистыми простынями и использовали как хирургический.
Владимиров осмотрел рану. Он не мог понять, насколько она была глубока — поврежден ли кишечник или Распутину повезло и клинок пронзил лишь мышцы живота. Поскольку времени на более точный диагноз не оставалось, Владимиров решил обработать рану, остановить кровотечение и зашить разрез. Операция прошла успешно. Оставалось лишь ждать и гадать при этом — не ошиблись ли сельские доктора.
Вечером, когда Распутин пришел в себя, к нему пустили полицейского пристава. Григорий Ефимович дал показания. Нападавшую он видел впервые. Но убежден, что ее подослал подлец Илиодор, который в последнее время обливал Распутина грязью.
На этом от Распутина отстали. Пристав и помогавшие ему исправник принялись проверять у сельчан Покровского документы. И обнаружили подозрительную личность — репортера «Петербургского курьера» некоего Дувидзона. Еще большие подозрения у полиции возникли, когда выяснилось, что Дувидзона, пребывавшего в Покровском без каких-либо разрешений и прописки в Тюмени, есть сотоварищ, ждущий от него вестей, чтобы передать их в Петербург. Однако документы столичного журналиста успокоили подозрительность полиции. Вениамин Дувидзон заявил, что находился в Покровском лишь для того, чтобы освещать деятельность «старца», поскольку Распутин — фигура и столице популярная, и читатели газеты хотят знать подробности его жизни. Репортера с миром отпустили.
Допрос нападавшей тоже дал первые результаты. Преступницей оказалась некая Хиония Кузьминична Гусева, жительница Царицына, швея, перебивающаяся нерегулярными заработками. Гусева подтвердила слова Распутина о причастности к покушению Илиодора, заодно зацепив и епископа Гермогена.