«Меня все больше и больше поражали его глаза… Особенность же его глаз заключалась в том, что они были малы, бесцветны, слишком близко сидели один от другого в больших и чрезвычайно глубоких впадинах, так что издали самих глаз даже и не было заметно, – они как-то терялись в глубине орбит. Благодаря этому иногда даже трудно было заметить, открыты у него глаза или нет, и только чувство, что будто иглы пронизывают вас насквозь, говорило о том, что Распутин на вас смотрит, за вами следит»208.
Люди, видевшие Распутина, писали, что его глаза – «глубоко сидящие»209, «слишком близкие один к другому, почти к переносице»210, «выгоревшие»211, «маленькие»212, «с орбитами, окруженными коричневыми пятнами»213, некрасивые214, но отличающиеся странной притягательностью215, «почти гипнотизирующей силы»216.
«Особенно красивы и выразительны его глаза – чистые, голубые. Он знает их силу. В глазах этих разгорается и потухает пламя. Женщин они околдовывают»217. «Его глаза [мигали] очень редко, и этот неподвижный магнетический взгляд смущал самого неробкого человека»218. «Именно это упорное смотрение, – свидетельствовал В. Д. Бонч-Бруевич, – производило особенное впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые ужасно смущались этого взгляда, беспокоились и потом сами робко взглядывали на Распутина и иногда точно тянулись к нему еще поговорить, еще услышать, что он скажет»219. «Не могу, не могу вынести этих глаз, они все видят. Не могу!»220 – билась в истерическом припадке только что познакомившаяся с Распутиным женщина.
«Долго выдержать его взгляд невозможно. Что-то тяжелое в нем есть, как будто материальное давление вы чувствуете, хотя глаза его часто светятся добротой, всегда с долей лукавства, и в них много мягкости. Но какими жестокими они могут быть иногда и как страшны в гневе»221.
«Взгляд его, – отмечал Ф. Юсупов, – был острый, тяжелый и проницательный. В нем действительно чувствовалась скрытая нечеловеческая сила»222.
В то же время сохранились прямо противоположные по смыслу описания распутинского взгляда. Так, если верить свидетельству И. Ф. Манасевича-Мануйлова, Распутин «смотрит как-то вбок, не переносит пристального взгляда»223. «Я тщательно искал того особого загадочного блеска, который многие приписывали его глазам; ничего не нашел, – вспоминал другой газетный автор, Л. Львов. – В глазах светилась хитрость да сметливость крепкого мужичка, отлично ориентировавшегося в своем положении, отлично раскусившего любопытство „бар“ к простоте»224. «Отталкивающее впечатление произвели на меня его плутовские глаза, все время бегавшие и не смотревшие прямо в лицо»225, – отметил в мемуарах и бывший дворцовый комендант В. Н. Воейков.
Кожа лица Распутина – темная, морщинистая, с крупными складками, какие «мы видим на всех пожилых крестьянских лицах»226.
Голос – высокий, но глухой. Речь протяжная, певучая – «не то монастырского служки, не то начетчика-сектанта»227. Говорил, налегая на «о»228 и «склоняя голову несколько набок, как это делают священники во время исповеди»229.
Руки длинные, узловатые, «со вздувшимися жилами»230, «указательный палец длинный, почти до неприличия»231. «У него грязные руки, ногти с трауром»232; «во время еды остатки пищи очень часто застревали в его бороде», хотя, впрочем, «он был довольно чистоплотным и часто купался»233.
«Интересно было наблюдать, – пишет Матрена Распутина, – как он (Распутин. – А. К., Д. К.) подходил к зеркалу, думая, что его не видят. Сначала как будто с опаской (что-то ему покажут?), потом с недовольством (зачем показывают такое?), потом с умиротворением (что есть, то есть)»234. Какая сложная гамма чувств, явно несвойственная обычному крестьянину: тут и желание выглядеть привлекательным для окружающих (отсюда и опасение, достаточно ли я привлекателен сегодня), и кокетливое недовольство своей внешностью (так характерное для истероидного характера), и одновременно самолюбование («а все-таки я не так уж и плох!»).
Взгляд на себя со стороны вообще был свойствен Григорию Ефимовичу, который даже во время телефонного разговора «картинно подбоченивался и опирался ногой на маленький табурет, специально поставленный возле. Именно такой ему, наверное, представлялась поза триумфатора»235.
Уделял немалое внимание он и своей одежде.
Приехавший в 1904 году в Петербург Распутин «был одет в простой, дешевый, серого цвета пиджак, засаленные и оттянувшиеся полы которого висели спереди, как две старые кожаные рукавицы; карманы были вздуты, как у нищего, кидающего туда всякое съедобное подаяние; брюки такого же достоинства, как и пиджак, поражали своею широкою отвислостью над грубыми халявами мужицких сапог, усердно смазанных дегтем; особенно безобразно, как старый истрепанный гамак, мотался зад брюк»236.